История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Французское общество никогда не выглядело более рафинированным, чем в этот период, когда на него наложили отпечаток дворяне, получившие выгоду от своих недавних несчастий, и буржуа, никогда не забывавшие свою привычку к холодной сдержанности. Однако теперь существовали политические разногласия, в результате которых возникли минимум две политические партии; поэтому единого высшего общества, как во Франции XVIII в., теперь не было. Были, с одной стороны, салоны роялистов, с другой стороны, салоны либералов. Когда в квартале Шоссе д’Антен[239] и предместье Сент-Оноре[240] устраивали приемы и веселые праздники, можно было уверенно сделать вывод, что в Сен-Жерменском предместье[241] царит печаль и его обитатели не интересуются списками гостей, приглашенных на ближайшие празднества.

Однако и роялисты, и либералы одинаково предпочитали неброскую элегантность, испытывали огромное наслаждение от жизни салонов и наслаждались обществом элегантных женщин. Возродилось прежнее французское искусство вести беседу, характерными чертами которого были почтение к собеседнику, оживленность и любезность. Благородство манер и этикет, характерные для этих кругов, в сущности, исчезли навсегда, когда это общество стало угасать после 1848 г. В салонах 1820 и 1840 гг. снова звучали прежние остроумные разговоры с их сложным построением, умными и находчивыми ответами, с их шутками и остротами. Возродились даже мадригалы и другие преувеличенные поэтические похвалы, характерные для старого режима. Говорили о политике, философии, искусстве, но так же, как было перед революцией, гораздо меньше внимания уделяли естественным наукам, поскольку французы интересовались в первую очередь литературой. Драмы Виктора Гюго, картины Энгра и Делакруа, лирическая музыка Мейербера и Берлиоза занимали в разговорах значительно больше места, чем открытия Ампера в области электричества или Араго в астрономии.

Влиянию правящих классов на жизнь общества еще не угрожало влияние с противоположной стороны – от низших классов. Редко случалось, чтобы человек, претендовавший на место в обществе, позволил себе употребить в разговоре хотя бы одно жаргонное слово. Общество еще не испытало на себе и влияния задир и скандалистов из средних классов – подлинных артистов и бездарностей, пытавшихся быть артистами, литераторов и в первую очередь людей из окололитературной богемы. Идеи, манеры, художественные и литературные вкусы этих выскочек из мира литературы и знаний пока еще были для «хорошего общества» лишь темой шуток и карикатур, и назвать что-то «буржуазным» означало заклеймить это как безнадежно устаревшее.

Однако у общества были капризы. Например, около 1820 г. оно вдруг сошло с ума от стихов Байрона, от «Вертера» Гете и от «Рене» Шатобриана. Из-за этого увлечения стало модно выглядеть «разочарованным» и «уставшим от жизни». «Молодые люди, обычно обладающие прекрасным здоровьем, играли роль чахоточных». «Неземные» стихи Ламартина были популярны во многих и достаточно многочисленных кружках хрупких и словно бестелесных дам, которые, поднимая взор к небесам, «уверяли, что питаются только запахом роз».

О дворе Людовика XVIII известно очень мало: это был король с душой ученого, знаток классической литературы – короче говоря, пожилой джентльмен-горожанин, который читал наизусть Горация и произносил действительно умные шутки, но он был слаб здоровьем и к тому же страдал подагрой, а потому не любил бывать в обществе. После того как его сноха, герцогиня де Берри, после трагической гибели своего мужа перестала исполнять свои придворные обязанности, в Париже давали очень мало светских приемов. Исключением были праздники, которые устраивали герцог и герцогиня Ангулемские в своих резиденциях и граф д’Артуа, предполагаемый наследник трона, в павильоне Марсан[242], где он держал свой штат. При Карле Х количество гостей на этих приемах было ограниченно: на них допускали лишь узкий круг давних роялистов с хорошей репутацией и людей, доказавших свою верность монархии. Разумеется, при орлеанском режиме ситуация резко изменилась.

Луи-Филипп взошел на трон в результате совместных усилий народных масс Парижа и буржуазии. Верности народа он добился тем, что спел «Марсельезу» на балконе дворца Тюильри, верность буржуа заслужил тем, что охотно допускал их в свои салоны. Первые приемы, которые дал Луи-Филипп в Пале-Рояле, были очень необычным зрелищем. Этот снисходительный король позволил присутствовать на них любому аккуратно одетому человеку, и офицеры Национальной гвардии пришли из рыночных округов и из пригородов, одетые по всей форме, ведя под руку своих жен, чтобы выразить почтение «королю-гражданину».