История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Беспорядок порождало также несоответствие, возникшее между властью шателенов, их богатством, многочисленностью «друзей», которых они собирали вокруг себя, и правовым статусом самих управителей замков. Такое несоответствие обусловливалось наследственным характером их должности. Ее обладатели (во всяком случае, в Брюгге) являлись потомками «рабов», из числа которых граф набирал своих служащих для обеспечения личной безопасности. Эти люди хотели, чтобы их темное происхождение было забыто, и поэтому роднились с благородными семействами, становились рыцарями, ибо рыцарство было уже не только профессией, принадлежность к нему приобрела социальную ценность. Намеченная цель казалась близкой. Память о рабском положении предков этих агентов власти стиралась, но ослаблялись и узы, связывавшие их с господами. Последние поэтому в ту эпоху повсюду принимали соответствующие меры. Так поступили, например, монахи Сен-Дени по отношению к управляющим монастырским доменом. Что касается графа Карла, то он «ради восстановления порядка в своем королевстве с тщанием разыскал тех, кто ему принадлежал, кто были рабами». Его внимание привлек и клан шателенов Брюгге. Чувствуя опасность, члены этого клана решили убить графа и поставить на его место другого человека, по своему выбору, который, став им обязанным, более не будет представлять для них угрозу. Дело в том, что у Карла не было ни законного сына, ни брата, ни племянника. Имелись лишь несколько двоюродных братьев — сын сестры его матери Тьерри, живший в Альзасе; два сына того его племянника, которого лишил наследства Роберт Фриз; Вильгельм Клитон, сын Роберта Куртгёза; наконец, Вильгельм из Ипра, самый близкий родственник. Его отец, дядя Карла, не имел законной жены, Вильгельма считали бастардом, заговорщики рассчитывали на него. Во всяком случае, спор о наследстве представлялся неизбежным. Все хищники ждали такого спора в надежде чем-то поживиться.

Итак, посреди Поста, во время утреннего богослужения граф был лишен жизни, а вместе с ним несколько верных ему людей — шателен Бурбура, его сыновья. Поражали их мечами, топорами. Тело графа осталось лежать в церкви Брюгге. Убийство ее осквернило. Узнав о случившемся, епископ Нуайона объявил анафему. Нельзя было совершать заупокойную службу. Те из каноников, которые не убежали, положили тело графа в гроб, установили его на хорах. А вокруг него собрались убийцы, пытавшиеся умиротворить покойного. «По примеру язычников и колдунов, — рассказывает Галберт, — они взяли кубок с пивом и хлеб; усевшись вокруг места погребения, они положили это питье и хлеб на стол с гробом, ели и пили на теле блаженного графа, дабы никто не мог как-то отомстить за него». Поблизости от тела толпились нищие, ожидавшие еды, которую, по обычаю, должен был принести им граф. Вскоре сюда прибыл аббат из монастыря Сен-Пьер в Генте, который потребовал выдачи праха мученика, надеясь похоронить графа в монастыре, где уже покоились останки других графов Фландрии.

Некоторое время царило смятение, затем наступила пора возмездия. Во главе мстителей встал близкий «друг» покойного, к нему присоединилась часть горожан. Они осадили замок, в котором укрылись убийцы. Проявив осторожность, каноники заблаговременно вынесли из церкви все раки, все кресты. Оставалась графская казна. Сражались именно за то, чтобы завладеть ею. К соблазнительной добыче сразу же устремились шателен Диксмёйде, шателен Гента, вместе со своими горожанами и всеми оборванцами — маргиналами из соседних деревень. Алчность, которая оказалась сильнее вызванного ею преступления, разорвала связь между шателеном и рыцарями замка Брюгге. «Взяв в руки соломинки, они переломили их, тем самым сложив с себя оммаж, клятвы чести и верности». Прорвавшись сквозь укрепления замка, рыцари загнали убийц в башню, завладели домом графа, безрезультатно искали там его казну, забрав все, что смогли унести, — пшеницу, вина, сукно и даже дверные гвозди.