Читаем История Франции в раннее Средневековье полностью

Часть рабов, привязанных к личной службе господина, vassi ad ministerium, жила в его доме. Одни из них были ремесленниками: поварами, столярами, ювелирами; другие учили детей хозяина чтению, письму и счету. Эти рабы ценились дороже других. «Если кто, — гласит Салическая Правда, — похитит или убьет vassum ad ministerium… — платит 45 солидов». Другие, принадлежащие к сельскому поместью, живут в хижинах с семьями и возделывают отведенный им участок земли. Это — servi casati или mansionarii. Хозяин получает с них значительное число повинностей и трудовых дней, и может в любой день прогнать их с участка и отнять дом. Но со временем обычай фиксировал число трудовых дней и цифру ценза, и хозяин понял, что в его же интересах было не сгонять серва с его участка. Таким образом, последний постепенно привязывается к почве, инкорпорируется в ту землю, собственником которой он со временем станет. Он может уже наживать peculium (пекулий) и на принадлежащие ему деньги приобретать имущество и даже рабов, сам оставаясь рабом.

Выходом из рабского состояния было отпущение на волю[408]. Раб мог купить свободу за свой пекулий. Часто его освобождал господин, надеясь заслужить милость Божию. Короли, когда у них рождался сын, давали свободу трем рабам обоего пола в каждой из своих вилл. Отпущенник назывался латинским словом libertus или германским — lidus. Эти термины вполне синонимичны[409]. Он остается в подчинении у прежнего господина или его наследника. Он удерживает участок, который возделывает, будучи рабом, но этот участок получает теперь имя mansus lidilis (манс лида). За это держание он обязан повинностями и определенным числом рабочих дней. Если он умирает бездетным, его имущество переходит к прежнему господину. Закон запрещает похищать отпущенника от его патрона, также как раба от господина. Но лид может вчинять иски, вступать в договоры. Его вергельд выше рабского, хотя и ниже вергельда свободного человека. Иногда прежний хозяин отказывается и от своего права покровительства и делает лида вполне свободным человеком, равным или свободному франку, с вергельдом в 200 солидов, или civis romanus (римлянину), с вергельдом в 100 солидов В первом случае он должен освободить его «перед королем, per denarium» (через денарий): он ударяет раба по руке, из которой падает денарий II, таким образом, отказывается от всяких прав на него. Во втором случае акт освобождения совершается в церкви или простым письмом. Denarialis, как и romanus, становятся в некоторую зависимость от короля. Наследство его или его сына, в случае их бездетности, отходит к фиску. Только его внук может свободно распорядиться своим имуществом.

Выше раба и отпущенника стоит колон[410]. Колон — свободный человек. Его манз есть mansus ingenuilis, но он им не владеет: он привязан к нему II, если уйдет, может быть возвращен силой, «так как отец и мать его (как гласят формулы таких приговоров) были колонами…» этого господина. Так как много свободных людей под конец Империи попали в положение колонов, то класс этот был весьма многочислен, а обычай коммендации ввел в него новый контингент. Если колон не может покинуть своего манза, зато он не может быть с него согнан. Выполнив условные работы и повинности для господина, он может как хочет возделывать свой участок. В качестве ingenui он составляет переход между рабом и свободным, который «habet vias quadrati orbis apertas, nullo contradicente», — как гласит формула освобождения.

Не все свободные находятся в одинаковом положении. Принцип личного закона напоминал каждому его национальное происхождение. Салическая Правда оценивала эту разницу деньгами. Но в повседневной жизни она все больше сглаживалась. Франки и галло-римляне занимали одни и те же места, на всех лежал налог, от всех требовалась военная служба. Франки старались подражать римской культуре, галло-римляне перенимали военные нравы франков, часто давали детям германские имена. Так создавалась смешанная, меровингская цивилизация, которую покрыло общее обоим народам христианство.

У франков в теории все свободные были равны. Быть может, вначале у них было несколько знатных семей (подобно пяти знатным семьям баваров), которые вследствие войн и междоусобий свелись к одной семье Меровея. Салическая Правда не знает градации в свободном состоянии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее