Он даже не просил у сената санкции на титул, захваченный среди смут. Оскорбленный сенат выдвинул своего кандидата в лице Гордиана, а по его смерти разделил верховную власть между Пупианом и Бальбином. В июне 238 года Максимин был убит своими солдатами, но в конце того же месяца оба избранника сената пали от руки преторианцев. Их преемником был внук Гордиана, ребенок, которого они должны были в самом начале своего правления признать своим наследником. У него нашелся прекрасный руководитель в лице Тимеситея, его префекта претория и тестя. Конец этого царствования (238–244) ознаменован ухудшением общественных бедствий. Тимеситей умер в 243 году в походе против персов; против Гордиана поднялась армия, подстрекаемая арабом Филиппом, которому удалось на пять лет захватить пурпур. Дунайские легионы выдвинули ему преемником своего начальника Деция, одержавшего несколько побед над готами, а в 251 году убитого в сражении, которое он проиграл благодаря измене наместника Мизии Требониана Галла. Этот последний заставил провозгласить себя императором. В 253 году его сверг Эмилиан — заместитель его в Мизии, разбив его в битве при Терни, но вскоре сам пал под ударами солдат, раздраженных его сношениями с сенатом. Его голова послана была Валериану, которого Требониан отправил за Альпы, чтобы привести на помощь германские легионы. Не ожидая исхода борьбы, Валериан повел собственную игру и добился признания себя императором отрядами Реции. Таким образом, мы вступаем в эпоху военной анархии и подходим к моменту, когда начнется расчленение империи.
II. Военная анархия. Галлия оторвана от Империи (253–273). Галлия после восстановлении римского единства (273–285)[137]
Что стало с Галлией после всех переворотов? Куда склонялись ее симпатии во время различных актов борьбы? Трудно ответить на такой вопрос. Очевидно, сенатской реставрации сочувствовали в той среде, которая 40 лет назад стала на сторону Альбина. Выдвинутые сенатом императоры были лично известны в Галлии: Бальбин, как наместник одной из ее провинций, Пупиан, как нарбоннский проконсул и позднее — легат одной из Германий. Это окружало его известной популярностью на Рейне. Некоторые из вспомогательных отрядов стали под его знамена в борьбе с Максимином. Правда, другие германские отряды сражались во враждебном лагере. И Тимеситей оставил о себе память в Галлии. По одной лионской надписи видно, что он был в разные сроки прокуратором патримония в Белгике и двух Германиях, правителем Нижней Германии, прокуратором Лионской провинции и Аквитании[138]
. Его покровительство было одной из причин той симпатии, какую галлы свидетельствовали юному Гордиану — если судить по множеству памятников, воздвигнутых в его честь, и особенно по тавроболу, устроенному в честь его в Лектуре.Победы Максимина не примирили племен Рейна и не избавили римских полководцев от постоянной войны. В ней выдвинулся Аврелиан, будущий император. Песня, сложенная солдатами во славу его побед, впервые упоминает о франках:
Однако блестящий поход 235 года не остался без результата. Если Галлия и не была избавлена от вторжений, если появление германских гостей становилось все более нормальным явлением, зато разбойничьи шайки, проникавшие в нее, были менее многочисленны и скорее истреблялись. Относительная безопасность позволила несколько разоружить границу: отдельные отряды были посланы в Африку на место Ламбезского легиона, распущенного в 238 году в наказание за враждебное отношение к Гордиану Старшему. В том же направлении действовал Требониан Галл. Все это были неосторожные шаги, за которые пришлось скоро поплатиться.
Конфликт претендентов 253 года увеличил смелость врагов Рима. По всей линии усилились их нападения. Аламанны и франки бросились на Галлию, готы простерли свои опустошения не только на европейскую Грецию, но и на азиатскую. Персы проникли в Сирию и овладели Антиохией. Валериан двинулся на восток, оставив на западе сына Галлиэна, которого он провозгласил августом. В 259 г. он был взят в плен персидским царем Сапором, который до смерти преследовал его истязаниями и оскорблениями. Весть об этом глубоко потрясла римский мир и вызвала общее смятение. Правда, остался Галлиэн… Но не такой человек нужен был Империи в критический момент. Он обладал умом, талантами, не был лишен энергии, но развращен страстью к наслаждениям и погружен был в пассивную беспечность, более приличную пресыщенному философу, чем государю.