История Франции в раннее Средневековье

Что касается настроения галлов — оно, как можно догадываться, двоилось. Альбин нашел приверженцев среди той местной аристократии, которая в силу естественного сродства тщеславия охотно считала себя солидарной с крупной римской аристократией. Он нашел их и среди того сильно романизованного населения, которое в аналогичном случае высказалось за Гальбу и за Отона. Но и Септимий Север мог здесь рассчитывать на приверженцев. При Коммоде в 187 году он был легатом Лионской провинции и приобрел симпатии населения энергией и последовательностью своего управления. В ту пору Галлия была добычей смут, являвшихся прелюдией движения багаудов[133]. Дезертиры и бродячий люди соединились в шайки под предводительством некоего Матерна II, наконец, составили настоящую армию, которая опустошала весь край, вплоть до Испании. Она грабила не только открытую страну, но проникала в города, открывала тюрьмы и звала к себе преступников и безыменных бродяг. Септимию Северу было поручено рассеять эти банды. Для такой цели ему были даны особые полномочия и за пределами его провинции. Ему удалось отбросить мятежников за Альпы в Италию, где они были уничтожены. Эти воспоминания должны были сослужить ему службу, когда он появился в Галлии в качестве императора — даже в том случае, если бы общее его направление и его известная склонность к провинциалам не являлись лучшими союзниками его дела.

В одном любопытном эпизоде обнаруживается благоприятное ему настроение, по крайней мере, части населения. Некий Нумериан, простой школьный учитель из Рима, которому все эти шумные события вскружили голову, вздумал воспользоваться смутами. Он бросил своих учеников, отправился в Галлию, выдал себя за легата Севера и собрал отряды, оказавшие последнему важные услуги. Только по окончании войны он открыл свое самозванство императору и просил в награду только скромную пенсию. Это приключение, бросающее яркий свет на расстройство, охватившее Галлию, было бы совершенно непонятно, если бы имя Севера не было популярным среди большинства галлов.

Септимий вступил в Галлию через страну гельветов и секванов. Первые стычки кончились не в его пользу, но решительное сражение, произошедшее 19 февраля 197 года к северу от Лиона, дало ему победу. Альбин бежал в город и покончил с собой. Враг проник туда за ним. Тут, вероятно, в уличной битве и имели место те сцены грабежей и пожаров, о которых упоминает историк Геродиан, и которые явились первым ударом, нанесенным благосостоянию города. Север не щадил врагов, но с особенной суровостью обошелся он с членами противной ему аристократии. Ни в Лионе, ни в других местах он не совершил массовых казней[134]. Во всяком случае, спокойствие скоро было восстановлено, и памятником примирения явился алтарь, который был воздвигнут в это время в честь бога Митры за спасение императора и его близких; жертвоприношение, для которого он был воздвигнут, и тавроболические церемонии, связанные с ним, собрали огромную массу народа[135].

Ничто не удерживало теперь Септимия Севера в Галлии. Через месяц, 2 июня 197 года, в то время как его полководцы преследовали в Испании и Норике остатки вражеских ополчений, он вступал в Рим с блестящим триумфом, готовый довершить свое торжество уничтожением сената. Здесь, в курии, находились настоящие побежденные этой войны. Шестьдесят четыре сенатора подверглись обвинению в оскорблении величества и в соучастии в деяниях Альбина. Из них двадцать были казнены.

Септимий Север (193–211) развивал с большой настойчивостью идею Адриана. Враги, привязываясь к его пуническому происхождению и к выговору, от которого он никогда не мог отделаться, любили изображать его царствование в виде посмертного торжества Ганнибала и Карфагена. Это была клевета: никто лучше этого африканца не понимал и не ценил деяний римского гения. Но провинции давно делили в них заслуги Италии; было справедливо, чтобы они пользовались и его благами. Целью управления Септимия была ассимиляция Италии и провинции: эдикт сына его Каракаллы был применением тех же начал и их завершением.

Но эта политика неизбежно направлялась против сената, который при всем своем упадке воплощал, к несчастью, все, что еще оставалось от власти гражданства. Свершить нападение на сенат, довершить его непопулярность и разложение — значило снять последнюю преграду ко всемогуществу армии, а тем самым — подготовить ее разложение.