Читаем История Франции полностью

4. До этого момента Людовик XIII рассматривал Ришелье как беспокойного и опасного прелата, «готового поджечь королевство со всех четырех сторон», и не желал с ним никаких сношений. «Вот человек, – говорил он, – который очень хотел бы оказаться в моем совете, но после всего, что он сделал против меня, я не могу на это решиться». Наконец давление, оказанное Марией Медичи, и личные достоинства кардинала – особенно если учесть, что достоинства в совете встречались совсем нечасто, – вынудили Людовика XIII уступить (1624). Для организации секретной встречи между королем и кардиналом был привлечен таинственный и сильный посредник. Это был отец Жозеф – мистический капуцин, мечтательный и практичный гений, безоговорочно преданный Ришелье, посредник tenebroso, cavernoso,[33] о котором кардинал говорил: «Вы тот главный человек, которым воспользовался Господь, чтобы привести меня к тому счастливому положению, до которого я возвысился». Едва только Ришелье оказался в совете, как его роль с «несказанной легкостью» стала возрастать день ото дня. Вскоре король понял, что он обретет в нем как раз того «главного министра», которого так искал, и, позабыв предубежденность, поставил Ришелье во главе всех дел. Устоявшаяся легенда исказила отношения, существовавшие между этими людьми. Романисты, драматурги, историки живописуют Людовика XIII как несчастного сира, «наделенного сотней лакейских добродетелей и ни одной добродетелью господина», которого кардинал вроде бы как заставил «играть вторую роль в монархии и первую – в Европе» (Ш.-Л. Монтескьё). Ришелье они изображают как сверхчеловека, гениального и безжалостного деспота. «Он унизил короля и возвысил королевство», – говорит Монтескьё. Но реальная ситуация – как это всегда и бывает – оказалась более сложной. У Людовика XIII душа была отнюдь не лакейская, это был суровый властитель, обладавший самым высоким представлением о своих королевских правах и обязанностях. Ревниво относясь к своей власти, он сам грубо унижал Ришелье. Король бывал крайне суров с парламентом. «Вы созданы только для того, чтобы разбирать дела между мэтром Пьером и мэтром Жаном, – сказал он первому президенту Леже, – и если вы будете продолжать свои затеи, то я так укорочу вам коготки, что сразу раскаетесь». В другой раз он сказал: «Я не торгуюсь со своими подданными и чиновниками… Я – господин и желаю, чтобы меня слушались… Я повидал этих господ из парламента города Бордо и задал им хорошую трепку… Чем больше распускаешь таких людей, тем больше они этим пользуются…» Это король, а не кардинал требовал смертных казней. Ришелье, склонному прощать, король писал: «Приказываю, чтобы вы были менее покладисты и менее склонны к жалости по отношению к вышеназванным сеньорам, которые пренебрегли своими обязательствами по отношению к хозяину этой лавочки». Вот таков был его язык, простонародный и образный. Людовик XIII заикается, но при этом он отлично знает, что именно хочет сказать. Очевидный ум, несгибаемая воля. Ему изменяет только здоровье. И в этом он похож на своего министра. Их сближают одинаковые недуги и одинаковые способы их лечения.


Ганс Трошель Младший. Гибель маршала д’Анкра. 1617


Жереми Фальк. Портрет Людовика XIII, короля Франции и Наварры. 1643


Перейти на страницу:

Все книги серии Города и люди

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология