История Франции

4. В политическом плане национальная борьба сменила борьбу феодальную. Королевские браки сохранят значимость (и так будет вплоть до эпохи Луи-Филиппа), но эти личные связи останутся в качестве пережитков. В Средние века, когда экономика была экономикой, ограниченной усадьбой или коммуной, самое большее – ярмаркой, экономические войны были невозможны (вероятно, только за исключением войн за овладение торговлей с Востоком). Национальная экономика Нового времени вовлечет страны в завоевания колоний, богатых драгоценными металлами, а затем – первичным сырьем. Патриотизм зародился во Франции очень давно и окреп во время Столетней войны. Уже начиная с Генриха IV, ни одно чувство не может соперничать с ним в сердце французов. Когда во время Фронды дворянство станет искать союза с иностранцами, тотчас же возникнет народный мятеж. Популярность доброго короля Генриха – это победа патриотизма над фракционностью. Хотя в XVI в. патриотизм еще оспаривается и гугенотами, как, например, Дюплесси-Морне, и католическими «якобинцами» Лиги, фигура короля уже воплощает единство нации, и абсолютная монархия заберет его с собой и в XVII в.

5. Рождение великой литературы, защита и прославление французского языка явились существенными элементами национального единства. Французская элита полностью вжилась в творения гуманистов, и с этих пор она будет стараться подражать совершенству форм творцов Античности. Ни один современный народ не будет придавать такого большого внимания стилю, красноречию, выбору слов. Даже проповедник станет писателем. Франциск I, Генрих IV и их потомки станут писателями-классиками. Долгое время этой общей славы, этого торжества разума и шпаги будет достаточно для объединения всех французов, которые обретут в наслаждении красотой и величием своей страны такую радость, что на два последующих века позабудут вольности Ренессанса. Во времена Генриха IV национальное самосознание достигает своего наивысшего уровня. Республиканские настроения героев Плутарха, хорошо известные благодаря переводу Амио, оставили свой след в произведениях Корнеля, так же как веселые двусмысленные вольности Рабле отзовутся в баснях Лафонтена, но в XVII в. средний французский обыватель будет послушно ходить в церковь по воскресеньям, кричать в сердечном восторге «Да здравствует король!» и терпеливо сносить привилегии дворянства и духовенства. Он никогда не узнает, что во времена его отцов свершилась великая революция человеческого духа.

6. Так что же произошло? А то, что в XVI в. во Франции и в большинстве стран Европы цивилизация, основанная на чувственном опыте, сменила цивилизацию, основанную на истине, данной в Откровении. В тот момент, когда произошло крушение Римской империи и античная философия погрузилась в сон, христианская философия спасла западный мир. Ренессанс подхватил историю духа на том этапе развития, где ее оставили греческие философы. Во внешнем облике Франции еще ничто не обнаруживает перемен, кроме стиля памятников и стихов. Но дело сделано, люди Нового времени будут чаще искать ответа в природе, чем в Библии. Хорошая она или плохая, но эта революция еще не окончена и по сегодняшний день. Она может завершиться либо всеобщим крахом, либо новой формой всемирного государства, научной и гуманистической формой христианства, некой религией разума; либо, наконец, возвратом к Божьему Граду. Роль историка заключается не в том, чтобы судить эту революцию, а в том, чтобы показать ее размах и уже в XVI в. обнаружить ее признаки.

Книга третья Абсолютная монархия

I. О том, как Людовик XIII и Ришелье упрочили дело Генриха IV

1. Любые меньшинства – это язвы на теле монархии. Генрих IV сделал регентшей королеву Марию Медичи, надменную полную блондинку, довольно красивую, поскольку ее рисовал Рубенс, но чрезмерно самодовольную, властную и не пользующуюся никаким авторитетом. Новому королю было только девять лет. Вечно хныкающий одинокий ребенок, он был передан на руки шталмейстерам, слугам и поварам. Возможно, что мать, не уделяя внимания его образованию, стремилась продлить малолетство сына. Сама она находилась под сильным влиянием подруги детства, своей молочной сестры, которую привезла из Флоренции, Леоноры Галигаи, смуглой и жадной ведьмы. Леонора была замужем за неким фатом Кончини, и эта чета иностранцев в течение нескольких лет управляла королевой-матерью, а через нее и всей Францией. Став маркизом д’Анкром, Кончини добился своего назначения маршалом. «Великие» возражали. Смерть Генриха IV вернула им надежду на превращение Франции в олигархию. «Время королей прошло, – говорили они. – Пришло время принцев и „великих“». Генрих IV, используя свой дар личного обаяния и ловкости, используя ту усталость от гражданской войны, в которой все тогда пребывали, установил королевское единоначалие. Но личное обаяние – это не «рецепт правления», и «мастерство, которое не передается по наследству, исчезло вместе с артистом» (Ж. Каню).