История Франции

3. Переезд двора из Парижа в Версаль укрепил деспотизм монарха, выведя его из-под контроля общественного мнения. К такому решению Людовика XIV привело несколько обстоятельств: бунты меньшинства, которые навсегда остались в памяти юного короля; невозможность защитить государя от нескромности посетителей в Лувре, куда каждый мог зайти как к себе домой; неудобства для фавориток и «риск выставить напоказ крупные скандалы в центре такой населенной столицы». Первые дни пребывания в Версале, в маленьком замке, выстроенном Людовиком XIII, Людовик провел с мадемуазель де Лавальер в те времена, когда их любовь была еще тайной. Понемногу он возвел там «бесконечные строения» и наконец, начиная с 1682 г., превратил Версаль в свою главную резиденцию. Пять тысяч человек, элита французского дворянства, проживали во дворце и еще пять тысяч – в других пристройках. Французская аристократия, постоянно отсутствующая в своих провинциях, потеряла там свой авторитет. Каждый крупный сеньор, не проживавший при дворе, лишался милостей, должностей, пенсионов и бенефиций. Фраза в устах короля: «Я не вижу этого человека» – равнялась безоговорочному приговору. Жизнь в Версале была очень разорительной, и это также входило в определенную систему. Преследуя свою политику, Людовик XIV вынуждал дворянство к излишней расточительности. «Он всех разорял, требуя проявления роскоши в соответствии с положением», и тем самым доводил придворных до полной зависимости от своих благодеяний, уже просто необходимых для их существования. Этим объясняется тот необыкновенный престиж всех, кто был приближен к королю: любовниц, незаконных детей, врачей и слуг. Король хвастался, что не слушается женщин, даже тех, кого он любил, поскольку «та слабость, которой они обладают от природы, часто заставляет их предпочитать самым серьезным соображениям пустячные интересы». Но это было полуправдой, ибо он сделал все возможное, чтобы придать титул принцев крови своим незаконнорожденным детям от Луизы де Лавальер и детям, появившимся в результате двойного адюльтера, от маркизы де Монтеспан. К концу своей жизни он подчинился благочестивым требованиям мадам де Ментенон. Он установил при дворе церемониал с соблюдением мельчайших деталей и впадал в неописуемый гнев, если жена Государственного секретаря осмеливалась сесть раньше какой-нибудь графини. Сен-Симон считал, что это проистекало из-за того, что «его ум от природы был обращен на мелочи», но он также признает, что король, не имея возможности бесконечно раздавать подлинные милости, проявил изобретательность, подменив их милостями воображаемыми. Он сумел придать ценность мельчайшим знакам внимания – приглашению, оброненному слову или взгляду. Торжественные пустяки являются прекрасным инструментом деспотизма.

Израэль Сильвестр. Вид на Версальский дворец со стороны парка. 1674

4. «Государство – это я». Людовик XIV никогда не произносил этой фразы, но подобная идея владела его сознанием. При Людовике XIV Генеральные штаты ни разу не созывались, министры превратились в важных служащих, парламенты были низведены до узких обязанностей дворцов правосудия, интриги были редки и осторожны. И все же устоявшиеся обычаи королевства, набожность короля и его здравый смысл (кроме дел, касающихся религиозного устройства) помешали этому абсолютизму выродиться в тиранию. Монархия признавала традиционные правила. Когда Людовик XIV захотел учредить герцогство на землях канцлера Сегье, то парламент вернул ему королевскую грамоту, потому что высшее должностное лицо не имело права принимать вознаграждение от двора. Королевским солдатам запрещалось входить в большинство крупных городов. В Бастилии, крепости, расположенной в самом сердце столицы, в гарнизоне могли быть только инвалиды. И наоборот, совершенно достоверно, что по простому приказу короля, содержащемуся в письме, запечатанному королевской печатью и подписанному королевским секретарем, в нее мог быть заключен кто угодно. Эти «письма с печатью» использовались: а) в отношении участников государственных дел, очень немногочисленных, которые исчислялись десятками, а не тысячами; б) для разрешения семейных дел по просьбе отца или мужа, потому что во Франции каждая семья все еще рассматривалась как «самоуправляющаяся община», и, таким образом, авторитет королевской власти отдавался в распоряжение отца семейства; в) в делах полиции, чтобы избавить виновного от судебной огласки, а уважаемую семью – от позора. «Письмо с печатью» было мерой произвола, оно не несло никаких гарантий тому, кто становился его жертвой. Впрочем, во времена Людовика XIV это установление не вызывало особых нареканий. Люди считали, что эта мера устраняла большее зло и бесполезные скандалы. Только в следующем веке существование «писем с печатью» стало причиной всеобщего недовольства.