1. Генрих IV, протестантский король католической страны, должен был разыграть трудную партию. Однако в его игре были и козыри, первым из которых являлся он сам, такой, какой обязательно должен был понравиться французам. Народ был благодарен ему за то, что он провозгласил: «Мы рождены не только ради нас самих, но главное, чтобы служить Отечеству». Он хотел быть королем всей страны целиком, а не какой-то одной партии: «Те, кто честно действует соответственно своему вероисповеданию, всегда будут одной со мной религии, а сам я принадлежу к вероисповеданию всех тех, кто смел и порядочен». Он считал, что мягкость и милосердие являются первыми добродетелями государя: «Всем хотелось бы, чтобы я привязывал на лук своих дел тетиву их страстей». Но роль государя заключается не в том, чтобы разжигать страсти приверженцев. Генрих постоянно призывал всех французов к объединению: «Все мы французы и сограждане одного отечества; и нам следует примириться на основе здравого смысла и доброты, а не на основе нетерпимости и жестокости, которые только будоражат людей». Он нравился и потому, что был смелым и хорошим солдатом. «Я взбирался на городские стены, я поднимусь и на баррикады». Он и писал не менее бойко, с примесью сельского остроумия и гасконской поэтичности. Постоянно влюбленный, он посылал своим возлюбленным прекрасные пылкие письма: «Мое подлинное сердце, моя единственная любовь…» Однако Генрих-король держал Генриха-любовника на почтительном расстоянии: «В том, что касается солдатских дел, я не спрашиваю совета у женщин». Его живые глаза, крючковатый нос, квадратная бородка, его гасконский акцент, очаровательное остроумие и даже его любовные победы настоящего волокиты стали скоро любимы народом.
Генрих IV Французский. Гравюра XVII в.
2. На следующий день после смерти Генриха III он стал королем. Но кто же признал его? Многие католики говорили: «Пусть он будет королем, но только пусть обратится в католичество», и Генрих Наваррский понимал, что придется это сделать, что весь Париж состоит из католиков, что «если Франция – это человек, то его сердце – Париж» и что, как он скажет позднее, «Париж стоит мессы». Впрочем, его вера, которая скорее была чувством, чем догмой, вполне могла приспособиться и к обращению. Для него важно только было оставаться добрым христианином и сохранять свое достоинство. Он ждал своего часа для принятия решения: «От меня часто требовали сменить веру. Но как? С ножом к горлу. Если бы даже у меня не было никакого почтения к моему вероисповеданию, то почтение к моему достоинству помешало бы мне это сделать… Что сказали бы обо мне самые горячие поклонники католической религии, если бы увидели, что я, прожив до тридцати лет в одной вере, вдруг сменил ее в надежде на получение королевства?» Он обещал углубить свои знания, просветиться. «Те, кто не хочет ждать, – сказал он, – имеют полное право меня покинуть… И среди католиков у меня будут те, кто любит Францию и честь». Таковые действительно у него появились, а кроме того, у него была еще и небольшая армия протестантов. Против него сплачивала свои ряды Лига. Герцог Майенский (брат покойного герцога де Гиза) провозгласил королем под именем Карла X старого кардинала де Бурбона, а сам он стал генерал-лейтенантом королевства. В Париже сектантская демагогия Совета шестнадцати приводила в отчаяние католическую знать, которая держалась в стороне. Генрих IV чувствовал, что он сможет завоевать свое королевство, и с десятью тысячами человек устремился на осуществление этого мероприятия.
Торжественный въезд Генриха IV в Париж в 1594 г. Гравюра конца XVI – начала XVII в.