Гора уже давно провозгласила свои демократические принципы, основанные на социальной философии Жан-Жака Руссо; она являлась, в противоположность жирондистам, умевшим отстаивать лишь интересы зажиточной буржуазии, представительницей демократии с ее основными требованиями свободы, равенства и братства. Она хотела основать республику для всего народа, а не только для одного отдельного класса. Но ввиду того, что страна находилась в крайне тяжелом положении, эта партия была вынуждена подавить в себе все гуманные чувства и пустить в ход все те сильные средства, при помощи которых она надеялась спасти Францию.
Депутаты муниципалитетов, явившиеся в Париж на праздник федерации, потребовали от конвента отмены конституции до заключения мира, массового народного ополчения, продления революционного состояния или революционного правления, которое прибегало бы к самым энергичным мерам для укрепления республики, и, наконец, ареста всех подозрительных лиц.
Конвент исполнил эти требования без всяких колебаний. 28 августа было объявлено о новом массовом ополчении: все французы, способные носить оружие, призывались для защиты отечества, угрожаемого со всех сторон врагами. Декрет гласил: «Французский народ объявляет в лице своих представителей, что он весь поднимается для защиты своей свободы, своей конституции и для окончательного освобождения своей родины от врагов. С этого момента вплоть до того времени, пока неприятель не будет прогнан из пределов республики, все французы готовы к службе в войсках. Молодежь пойдет сражаться; женатые будут ковать оружие и заботиться о доставке съестных припасов; женщины будут изготовлять палатки, платье и белье и будут служить в госпиталях; дети будут щипать корпию; старики, наконец, будут на общественных площадях возбуждать мужество воинов».
Пылкая энергия конвента передалась всей Франции; под знамена явилось больше миллиона французов, и было образовано 14 армий.
28 августа было объявлено, что революционное состояние продолжается. Этим на всю Францию распространялось военное положение, что являлось в данный момент мерой, необходимой для общественного блага. 17 сентября был обнародован закон, согласно которому все подозреваемые во враждебном отношении к республике должны были быть арестованы. Сеть эту соткал Мерлен из Дуэ, и все подозрительные лица должны были запутаться в ней.
Революционное правительство, которое вновь образовалось теперь под именем комитета благоденствия и которое было достаточно смело для того, чтобы вступить на борьбу со всеми многочисленными врагами республики, действовало совершенно по-диктаторски, как этого требовало данное положение вещей. Ничто не могло миновать его рук. Состав его был усилен. В него вошли самые энергичные решительные государственные деятели эпохи революции. Тут заседал Баррер, который являлся обыкновенно официальным представителем и оратором комитета в конвенте и искусно составленные доклады которого всегда воодушевляли народ; Колло д’Эрбуа и Бильо-Варенн, давно уже обратившие на себя внимание в клубе якобинцев, заведовали сношениями комитета с департаментами; в комитете заседал также пылкий молодой Сен-Жюст и второй друг Робеспьера Кутон, больной организм которого не мог убить в нем революционного духа; кроме того, там были Геро де Сешель, Ленде, оба Приера и Жан-Бон Сент-Андре. Дантон не попал в комитет. Тюрио и Гаспарен выступили из комитета и вместо них в него попало два человека, деятельность которых и придала комитету всю его важность и значение: то были Робеспьер и Карно.
Вступив в состав правительства, Робеспьер этим самым сделал его очень популярным. Народ относился к нему с большим доверием, чем ко всем остальным государственным деятелям, и почтил его именем «Неподкупного». Все знали, что он ведет себя и живет очень просто. Он жил у одного столяра, на дочери которого хотел потом, когда настанут более спокойные времена, жениться. Отсутствие у него всяких претензий немало содействовало росту его популярности среди народных масс; он всегда появлялся в одном и том же простом синем сюртуке, желтой жилетке и желтых брюках. К своим речам он всегда тщательно подготовлялся, и они были постоянно прекрасно обработаны и рассчитаны на революционные страсти. Он беспрестанно выступал с обвинениями против врагов народа и пользовался полным доверием народных масс. После смерти Марата Робеспьер еще более выдвинулся на первый план. То обстоятельство, что он вступил в состав комитета, в значительной степени увеличило силу этого учреждения. Дантон, у которого приливы необычайной энергии сменялись полным упадком, стал отступать на задний план: Робеспьер затемнял его. Отныне к голосу Робеспьера стала прислушиваться вся Европа. В нем чувствовался уже будущий диктатор.