Но фантастическая гражданская война бушевала не только здесь; главная борьба происходила в Вандее. В пламенной речи Баррер требовал полнейшего подавления восстания в Вандее. «
Комитет благоденствия приказал вырубать в Вандее леса, захватывать стада, снимать с полей хлеб; но стариков, женщин и детей он приказал щадить и заботиться об их содержании. Из этого можно заключить, какую странную форму приняла гражданская война. Остатки повстанческой армии отступили и решили отправиться под начальством Ларош-Жакелена в Бретань, где они могли рассчитывать на помощь англичан. 30 000 человек, среди которых было много женщин и детей, направились в Бретань. Англия оставила их без всякой помощи, а в Бретани к ним примкнули только шуаны, шайка прежних контрабандистов. Вестерман и Клебер выступили против пришедших в отчаяние вандейцев и совершенно разбили их при Лемане 12 декабря; взятые в плен вандейцы были почти все расстреляны. Те же из них, которым удалось после битвы бежать, были настигнуты республиканцами на Луаре. Стофле и Ларош-Жакелен позорно скрылись, оставив слепо доверявших им крестьян, и тут-то вандейцы были совершенно уничтожены после кровавой битвы. Этим вандейская война, собственно говоря, окончилась, хотя вожди вандейцев и могли еще продержаться некоторое время, выступая мелкими бандами. Вандея была опустошена генералом Тюро с его «адскими колоннами».
Отражением всех этих битв в Париже была усиленная деятельность властей и революционного трибунала. Когда восстали жирондисты в провинции, в Париже было решено привлечь к суду трибунала 22 арестованных жирондистов. Парижские тюрьмы были переполнены арестованными по подозрению во враждебном отношении к республике; были также арестованы те 73 депутата, которые протестовали в конвенте против изгнания жирондистов.
С арестованными, как это фактически доказано, обращались очень хорошо. Им дали целый ряд таких льгот, которых другие правительства не дают даже лицам, обвиняемым в незначительных проступках. Арестованные могли жить на свои средства, совершенно по своему усмотрению. Им разрешалось вести корреспонденцию и принимать гостей. Французская подвижность и грация проявлялась даже в этих тюрьмах. В них устраивались празднества, маскарады и ученые собрания. Тут можно было услышать политический спор и быть свидетелем любовного похождения. Все это прерывалось только немилосердным прокурором, который вскоре стал каждый день требовать оттуда жертв.
14 октября перед судом революционного трибунала предстала 38-летняя королева Мария-Антуанетта. Ее называли «вдовой Капет». Сына отобрали у нее и отдали в учение сапожнику Симону, который, как говорят, очень плохо обращался с ребенком; вероятно, он обращался с ним так, как мастера обыкновенно обращаются со своими учениками.
Королева была привлечена к суду за участие в заговорах, направленных к возбуждению междоусобиц. Присяжными были: один парикмахер, два портных, два столяра, один плотник, один слесарь, живописец, хирург, один судебный служитель и один человек без определенных занятий.
Процесс тянулся три дня; в качестве свидетелей выступили Бальи, Манюэль и Валазе. Позорным свидетельским показанием «маленького Капета», которого привел на заседание суда Гебер, трибунал вполне разумно не воспользовался. Трибунал признал Марию-Антуанетту виновной и приговорил ее к смертной казни. Она была казнена 16 октября, и в день ее казни все секции были призваны под ружье. Этой женщине нельзя было отказать в уме и мужестве; но ее ненависти к народу и демократии, ее высокомерию и интригам Франция обязана значительной частью тех катастроф, которые залили страну морем крови и огня. 29 ноября расстался с жизнью на эшафоте и ренегат Барнав, которого королева превратила из демократа в роялиста.