История французской революции. От первых дней до Директории

8 термидора II года (26 июля 1794 года) Робеспьер явился в конвент и произнес длинную, довольно туманную речь, пересыпанную приевшимися уже «добродетельными» словечками. Он нарисовал ужасно мрачную картину общего положения дел. По своему обыкновению, он стал убеждать конвент, что он не диктатор и не тиран. Он напал на комитеты и на партии конвента; Камбона он назвал негодяем. Весь же смысл его туманной речи заключался в следующих фразах: «Какими средствами располагаем мы для борьбы с этим злом? Надо наказать изменников, обновить комитет безопасности, очистить от негодных элементов комитет благоденствия, подчинить комитет безопасности комитету благоденствия, создать единодушное правительство при единодушном конвенте и, таким образом, уничтожить все партийные раздоры и на развалинах их создать царство справедливости и свободы».

Молча выслушал конвент эту речь и сначала решил даже напечатать и разослать ее по общинам и армиям. Казалось, что победа осталась за Робеспьером. Но против Робеспьера поднялся старик Вадье, а после него отважился выступить пылкий Камбон. «Пора, наконец, сказать правду, – воскликнул Камбон, – один человек парализовал до сих пор волю национального конвента, и этот человек Робеспьер!» Тогда-то против Робеспьера стали со всех сторон раздаваться обвинения и решение напечатать его речь было отменено. Он удалился, полный злобы. И теперь-то Робеспьер показал, что он не был человеком дела. В самом деле, вечером он отправился в клуб якобинцев и потратил драгоценное время на повторение произнесенной им в конвенте речи. В конце речи он изобразил себя мучеником, страдающим за свободу; впрочем, так он всегда поступал, когда ему хотелось привести к возбуждению своих сторонников. «Я готов спокойно выпить чашу Сократа», – воскликнул он. «Робеспьер, – ответил живописец Давид, – я выпью ее с тобой!» Однако потом предпочел не пить чаши Сократа.

Якобинцы устроили Робеспьеру после его речи шумные овации; крикам и аплодисментам не было конца. Присутствовавшие на собрании Бильо и Колло должны были убежать, так как в противном случае их бы избили. Тут же триумвиры решили напасть на следующий день в конвенте на своих противников и потребовать обвинения и ареста их. Сен-Жюст взялся составить и произнести обвинительную речь.

Противники Робеспьера, т. е. комитеты, Гора и другие партии, не бездействовали в ночь с 8 на 9 термидора. Из речи Робеспьера можно было понять, что он хочет; все партии чувствовали, что им грозит опасность. Дантонисты Талльян, Мерлен, Барра и Фророн вошли в соглашение с оставшимися жирондистами, во главе которых стоял Буасси д'Англа, и с центром, лидером которого был Дюран Жэльян; но все эти партии, кроме того, вступили в соглашение с партией Горы и с комитетами. Все знали, что слова Робеспьера «обновление комитетов, наказание изменников» означали на простом человеческом языке казнь всех враждебных ему членов комитетов и главарей партий. Таким образом, весь конвент объединился для борьбы с Робеспьером, сторонниками которого оказались теперь только Сен-Жюст, Кутон, Леба и младший Робеспьер.

9 термидора II года (27 июля 1794 года) в 11 часов утра открылось знаменитое заседание конвента, результатов которого почти никто не мог предвидеть. Если бы Робеспьер направился теперь во главе вооруженного отряда на конвент, то он бы, по всей вероятности, торжествовал победу. Но он был только оратором и хотел победить речами. Образовавшаяся против него коалиция справилась с его ораторским талантом без особого груда.

Глубокое молчание воцарилось в зале конвента, бывшей уже свидетельницей не одной бурной сцены, когда на трибуну взошел Сен-Жюст. Кстати надо заметить, что он обещал своим товарищам из комитета благоденствия предварительно показать им свою обвинительную речь, но не исполнил своего обещания.

«Я не принадлежу ни к какой строящей заговоры политической фракции. Я хочу провести борьбу со всеми ими, – так начал Сен-Жюст свою речь. – Обстоятельства сложились так, что эта трибуна может стать Тарпейской скалой для того, кто вам скажет, что некоторые члены правительства покинули стезю мудрости».

Тогда поднялся Талльян, в душе которого вспыхнуло мужество отчаяния, так как в тюрьме в ожидании смертной казни сидела его возлюбленная. Он прерывает Сен-Жюста следующими словами: «Ни один честный гражданин не может без слез смотреть на все несчастия, которые постигли страну. Повсюду царят раздоры. Сегодня снова хотят сделать нападение, чтобы ввергнуть отечество в пучину бедствий. Я требую, чтобы завеса была целиком сорвана!»