История Французской революции с 1789 по 1814 гг.

20 сентября 1792 г. Конвент организовался^[35], а собрания свои открыл 21-го. На первом же заседании^[36] им была уничтожена королевская власть и провозглашена республика. 22-го Конвент тесно связал республику с собой, постановив, что началом летосчисления будет считаться не четвертый год свободы, а первый год Французской Республики. После этих первых мер, единодушно и даже с известным соперничеством в демократичности и энтузиазме принятых обеими партиями, определившимися к концу деятельности Законодательного собрания, Конвент вместо того, чтобы приняться за работу, предался внутренним раздорам. Жирондисты и монтаньяры, прежде чем организовать новую революцию, пожелали определить, кто будет главным вершителем ее судьбы, и в борьбе за первенство их не остановили даже громадные опасности положения. Дело в том, что приходилось более чем когда-либо бояться действий европейской коалиции. Австрия, Пруссия и некоторые немецкие князья напали на Францию уже до 10 августа; все заставляло думать, что теперь, после падения монархии, заключения в тюрьму Людовика XVI и сентябрьских избиений, против Франции выступят и остальные государи. Внутри страны число противников республики также все возрастало. К приверженцам прежнего порядка, знати и духовенству, теперь надо было прибавить поклонников конституционной королевской власти, всех тех, кого живо заботила судьба Людовика XVI и кто не верил в возможность свободы без порядка и при владычестве толпы. Несмотря на столько препятствий и столько противников, в то время, как согласие было столь необходимо для борьбы, Жиронда и Гора напали друг на друга с яростным ожесточением. Надо признать, однако, что партии по своим воззрениям не могли существовать совместно и что их вождям было совершенно невозможно сблизиться друг с другом; слишком много было поводов к разъединению в их стремлении к первенствованию и в их намерениях.

Жирондисты в силу самих обстоятельств были вынуждены стать республиканцами. Гораздо больше приставало им оставаться конституционалистами. Этого требовала и прямота их намерений, и их нерасположение к толпе, и отвращение к крутым мерам, и в особенности благоразумие, которое позволяло им браться только за то, что было возможно; однако им не было возможности оставаться тем, чем они себя показали сначала. Они не могли удержаться на той наклонной плоскости, которая неудержимо вела их к республике, и мало-помалу привыкли к подобному образу правления. Теперь они желали республики чистосердечно и пламенно, но не закрывали глаза на то, насколько трудно будет ее установить и затем укрепить. Задача казалась им великой и прекрасной, но они видели, что существует большая нехватка в подходящих людях. Толпа не была достаточно просвещена и не имела тех чистых нравов, которые необходимы для подобного общественного уклада. Революция, произведенная Учредительным собранием, была законна не только потому, что оказалась возможной, но и потому, что была справедлива: у нее была своя конституция, она имела своих граждан. Не то было с революцией новой, — она призывала к кормилу государства низший класс и не могла поэтому быть прочной. Она задевала интересы слишком многих, а защитников могла иметь только временных, ибо низший класс, вмешиваясь в дело в момент кризиса, не мог в нем принимать постоянно непосредственное участие. Между тем только на этот класс и можно было опираться, решившись на вторую революцию. Жирондисты не поняли этого и весьма быстро очутились в ложном положении; они потеряли сочувствие конституционалистов и не приобрели помощи от демократов; они не стали ни наверху, ни внизу общества Поэтому они образовали какую-то полупартию и, не имея под собой почвы, были быстро побиты. Словом, после 10 августа жирондисты очутились между средним классом и толпой совершенно в том же положении, в каком была партия Неккера и Мунье, или монархисты, после 24 июля, между привилегированными классами и буржуазией.

Гора, напротив того, желала республики вместе с народом. Люди, стоявшие во главе этой партии, оскорбленные тем доверием, которым пользовались жирондисты, искали случая свергнуть их и стать на их место. Они были менее образованы, менее красноречивы, но зато более ловки, решительны и неразборчивы в средствах. Самая крайняя демократия казалась им наилучшим образом правления. Предметом их постоянной лести и не менее горячей, хотя и основанной на личных интересах заботы, было то, что они называли народом, т. е. самые низшие классы общества. Ни одна партия не была так опасна для Франции, как эта, но ни одна не была и так последовательна. Она работала для тех, в рядах которых сражалась.