От самого открытия заседаний Конвента жирондисты заняли правые скамьи, а монтаньяры разместились на верхних скамьях крайней левой, откуда и было дано название их партии — Гора. Жирондисты были партией наиболее в Собрании численной; в общем выборы в департаментах были в их пользу. Громадная часть депутатов Законодательного собрания была переизбрана, а так как в это время связи значили очень много, то все члены, так или иначе связанные с Жирондой или Парижской коммуной до 10 августа, вошли в Конвент со своими прежними убеждениями. Были, рядом с Жирондой и Горой, в Конвенте также и люди, не придерживавшиеся никакой системы, не принадлежавшие ни к какой определенной партии, не имеющие ни привязанностей, ни вражды; они образовали то, что в это время было известно под названием Равнины, или Болота. Члены Равнины присоединялись то к той, то к другой партии, смотря по тому, какую в данном случае они считали более правой, но все это пока им можно было оставаться умеренными и не бояться за свою собственную участь.
Гору составляли парижские депутаты, выбранные под давлением Коммуны 10 августа, и некоторые весьма ярые республиканцы из департаментов; пополнялась она впоследствии теми, кого гнал сюда страх или кого экзальтировали события. По численности Гора в Конвенте была менее значительна, чем Жиронда, но даже в эту эпоху она тем не менее была весьма влиятельна. Она царствовала в Париже, Коммуна ей сочувствовала, а Парижская коммуна в это время приобрела первенствующее значение в государстве. Монтаньяры пытались управлять и департаментами Франции, установив постоянные сношения между Парижской коммуной и провинциальными муниципалитетами для выяснения образа действий и намерений. Старания их не увенчались, впрочем, полным успехом, и департаменты в большей своей части остались расположенными к их политическим противникам, которые поддерживали это благожелательное отношение при помощи брошюр и журналов, рассылаемых министром Роланом, дом которого монтаньяры называли бюро общественного ума, а друзей — интриганами. Поддержка общин должна была, однако, рано или поздно явиться к монтаньярам, а пока что их поддерживали якобинцы. Этот наиболее влиятельный, наиболее многолюдный и наиболее старинный клуб при каждом кризисе менял свою политическую физиономию, не меняя названия; он составлял кадры, куда являлись люди властолюбивые, покоряя одних и исключая из клуба с ними несогласных. Парижский клуб был метрополией якобинцев и почти неограниченно управлял провинциальными отделениями. Монтаньяры овладели клубом. Жирондистов они вынудили из него уйти, действуя против них доносами и пользуясь возбуждаемым в них отвращением; вышедших из состава клуба представителей буржуазии они заменили санкюлотами. Во власти жирондистов оставалось одно министерство, но оно вследствие сопротивления, оказываемого Парижской коммуной, почти не обладало никакой властью. В столице монтаньяры располагали почти всеми действительными средствами и силами. На общественное мнение они действовали при помощи Клуба якобинцев, на секции и предместья они влияли при посредстве санкюлотов, а восстаниями руководили при помощи муниципалитета.
Учредив республику, партии первым делом напали друг на друга Жирондисты были возмущены сентябрьскими избиениями и с ужасом видели на скамьях Конвента людей, эти избиения вызвавших. Двое из них внушали им особенно сильную антипатию и отвращение — Робеспьер, мечтавший, по их мнению, о диктатуре, и Марат, ставший с самого начала революции в своих листках проповедником убийств. Робеспьера они старались разоблачить со значительно большей страстностью, чем благоразумием. Робеспьер не был еще достаточно страшен, чтобы навлечь на себя подозрение в стремлении к диктатуре. Обвиняя Робеспьера в замыслах в то время совершенно неправдоподобных, и к тому же обвиняя совершенно бездоказательно, враги его способствовали только росту популярности этого деятеля и увеличили его значение.