История Французской революции. Том 1

В субботу 1 сентября истек срок, положенный для закрытия городских ворот и проведения обысков; свобода сообщения восстановилась. Но тут вдруг разносится известие о взятии Вердена. Верден осажден совсем недавно, но народ воображает, что он уже взят, что крепость сдана изменой, как Лонгви. Дантон тотчас заставляет коммуну постановить декретом, что завтра, 2 сентября, барабан будет бить тревогу, колокола ударят в набат, пушки будут стрелять и все свободные от службы граждане с оружием соберутся на Марсовом поле, останутся на нем лагерем весь день, а на следующий день отправятся в Верден. По этим страшным приготовлениям очевидно, что речь идет не об одном только ополчении. Сбегаются родные арестантов и совершают невероятные усилия, чтобы добиться освобождения: Манюэль, прокурор-синдик, освободил, говорят, по мольбе одной самоотверженной женщины двух пленниц из семьи Латремуль. Другая женщина, госпожа Фосс-Ландри, непременно хочет следовать в тюрьму за своим дядей, аббатом Растиньяком. «Это с вашей стороны неосторожно, – говорит ей Сержан, – тюрьмы небезопасны».

Следующий за этим день 2 сентября приходится на воскресенье, и народное буйство усиливается от праздности. Везде составляются сборища, идут толки о том, что неприятель через три дня может быть в Париже. Коммуна извещает собрание о мерах, принятых ею к ополчению граждан. Верньо в порыве патриотического восторга поздравляет парижан с их мужеством, хвалит за то, что они обратили свое рвение на дело, что полезнее всяких петиций, – на дело военное. «План неприятеля, – присовокупляет он, – как видно, состоит в том, чтобы идти прямо на столицу, оставляя укрепленные места за собою. Что ж! Этот план будет нашим спасением и его погибелью. Наши армии, слишком слабые, чтобы противиться ему, будут достаточно сильны, чтобы не давать ему покоя с тыла, и когда он придет сюда, преследуемый нашими батальонами, то найдет парижскую армию, построенную в боевом порядке под стенами столицы, и, окруженный со всех сторон, будет поглощен землею, которую он осмелился осквернить.

Посреди этих лестных надежд есть одна опасность, которой не следует от себя скрывать, – опасность паники. Наши враги на нее рассчитывают, расточают золото, чтобы сеять ее, а есть, вы знаете, люди из такой грязной тины, что не выносят даже мысли о малейшей опасности. Я бы желал, чтобы можно было по каким-нибудь приметам узнать это отродье, не имеющее души, но имеющее человеческое лицо, и собрать всех их в одном городе – хоть в Лонгви, – который назывался бы городом подлых трусов; там, по крайней мере, сделавшись предметом позора, они более не сеяли бы страха между своими соотечественниками, не были бы более причиной того, что карликов принимают за великанов, а пыль, поднимаемую эскадроном улан, – за целые полки!

Парижане! Именно теперь пришло время обнаружить большую энергию! Почему лагерные работы не продвинулись дальше? Где заступы и ломы, воздвигнувшие Алтарь Отечества и уровнявшие Марсово поле? Вы показали большое усердие, когда речь шла о празднествах, верно, вы выкажете не меньшее теперь, когда речь идет о бое; вы воспевали свободу – пришло время защищать ее! Нам предстоит низвергать уже не бронзовых королей, а королей живых, во всеоружии их могущества. Итак, предлагаю, чтобы Национальное собрание дало первый пример и послало двенадцать комиссаров не увещание читать, а работать и копать землю своими руками, при всех гражданах».

Это предложение принимается с живейшим восторгом. После Верньо говорит Дантон, сообщает о принятых уже мерах и предлагает новые. «Часть народа, – говорит он, – двинется к границе, другая станет строить укрепления, третья, с пиками, будет защищать наши города. Но этого недостаточно: требуется всюду разослать курьеров, которые будут приглашать всю Францию подражать Парижу; надо издать декрет, обязывающий каждого гражданина под страхом смертной казни лично служить или сдать свое оружие… Пушки, которые вы скоро услышите, не тревогу возвестят, а атаку против врагов родины. Чтобы их победить, подавить, требуется что? Смелость, смелость и смелость!»

Слова и мимика министра глубоко волнуют присутствующих. Его предложение принимается, он уходит в наблюдательный комитет. Все власти, собрание, коммуна, секции, якобинцы заседают в полном сборе. Министры, собравшись в здании морского ведомства, ждут Дантона, чтобы открыть совет. Весь город – на ногах. Глубоким ужасом наполнены тюрьмы. В Тампле королевская семья, которой каждое движение угрожает более, чем всем другим пленникам, тревожно спрашивает о причине такого необычайного волнения.

Сами тюремщики оцепенели от ужаса: тюремщик Аббатства с утра выпроводил жену и детей. Обед заключенным подают двумя часами раньше обычного; приборы накрыты без ножей. Пораженные этими странностями, несчастные настойчиво расспрашивают своих сторожей, но те не отвечают. Наконец в два часа барабаны бьют тревогу, колокола ударяют в набат, гремят пушки. Толпы граждан направляются к Марсову полю, другие обступают коммуну и собрание и наполняют площади.