История Французской революции. Том 1

Французское правительство составило весьма верное суждение об этом общем настроении, и отличавшее его в эту минуту нетерпение не дозволяло ему выжидать объявлений войны, а, напротив, побуждало вызывать эти объявления самому. С 10 августа кабинет не переставал требовать, чтобы его признали, но еще несколько сдерживался в отношении Англии, потому что ее нейтралитет был драгоценен при таком большом числе врагов. Но после 21 января, отстранив всякие иные соображения, Франция решилась на европейскую войну, рассудив, что скрытые неприятельские действия нисколько не менее опасны, чем открытые, и поспешила заставить своих врагов высказаться. Не далее как 22 января Национальный конвент сделал обзор всех кабинетов держав, приказал составить отчеты об отношении каждого из них к Франции и приготовился объявить им войну, если бы они помедлили с категорическими объяснениями.

После 10 августа Англия отозвала своего посланника из Парижа и терпела в Лондоне французского посланника де Шовелена лишь в качестве уполномоченного низвергнутой королевской власти. Все эти дипломатические тонкости не имели иной цели, как только соблюсти приличия относительно томящегося в заключении короля и промедлить с началом неприятельских действий. Однако Питт притворно потребовал, чтобы ему прислали секретного уполномоченного для изложения ему поводов к недовольству французским правительством.

В декабре в Англию был послан гражданин Мааре, который имел с Питтом частное свидание. После обоюдных заверений в том, что это свидание не имеет признаков официального, Питт стал жаловаться, что Франция угрожает союзникам Англии, и привел в пример Голландию. Особенное неудовольствие выразил он в связи с открытием Шельды – меры, может статься, неосторожной, но великодушной, которую французы приняли при вступлении в Нидерланды. Действительно, нелепо было, что Нидерланды не могли пользоваться протекавшей через собственную страну рекой. Австрия не смела отменить это распоряжение французов, а Дюмурье поступил так согласно приказу своего правительства, и жители Антверпена с радостью увидели суда, восходившие по Шельде до их города. Ответить на такое обвинение было легко: Франция, при всем уважении к правам нейтральных соседей, никогда не обязывалась соглашаться на политические беззакония только потому, что они приносили этим соседям выгоду. К тому же голландское правительство выказывало столько недоброжелательства, что не было надобности слишком с ним церемониться.

Вторая жалоба касалась декрета 15 ноября, которым Национальный конвент обещал помощь всем народам, пожелавшим стряхнуть с себя иго тирании. Этот декрет, пожалуй, неосторожный, изданный в минуту энтузиазма, однако еще не значил, как толковал его Питт, что все народы приглашаются к восстанию; речь шла только о том, что во всех странах, воюющих с революцией, народам против их правительств будет подана помощь. Наконец, Питт жаловался на беспрестанные угрозы и разглагольствования якобинцев касательно всех правительств, но в этом отношении правительства нисколько не отставали от якобинцев и никто ни у кого не оставался в долгу.

Это свидание ни к чему не привело и только показало, что Англия старается оттянуть войну, которую ей еще неудобно объявить. Между тем знаменитый январский процесс ускорил ход событий: английский парламент созвали внезапно, ранее обычного срока. Вышел притеснительный закон против французов, путешествовавших по Англии. Лондонский Тауэр был вооружен, приказали набрать милицию; все эти приготовления и прокламации возвещали о близости войны. Были приняты меры для возбуждения черни и той слепой страсти, вследствие которой война против Франции всегда становится в Англии великой национальной заслугой. Наконец, корабли с хлебом, отправлявшиеся во французские порты, были задержаны, а когда пришло известие о катастрофе 21 января, французский посланник, которого до тех пор явно не признавали, получил рекомендацию выехать из страны в восьмидневный срок.

Национальный конвент тотчас же велел составить отчет о действиях английского парламента относительно Франции и его сношениях с голландским штатгальтером, а 1 февраля, выслушав Бриссо, которому на этот раз рукоплескали обе партии, торжественно объявил войну Голландии и Англии. Таким образом, Франция очутилась в состоянии вражды со всей Европой.