История Французской революции. Том 1

Все эти причины мешали преследовать австрийцев с нужной живостью. Клерфэ успел укрепиться на берегах Эрфта, Больё около Люксембурга, а Дюмурье со своей уменьшившейся армией не мог гнать перед собою неприятеля, укрепившегося в горах и лесах и опиравшегося на Люксембург, одну из сильнейших крепостей в мире. Если бы Кюстин, вместо того чтобы тешиться набегами на Германию, отошел назад на Кобленц, соединился с Бернонвилем, чтобы взять Трир, а потом оба спустились бы по Рейну, то Дюмурье пришел бы туда же через Кельн. Тогда все трое обступили бы Люксембург, и крепость пала бы от недостатка связей с внешним миром. Но из всего этого не было сделано ничего. Кюстин, желая перетянуть центр войны на свою сторону, только бесполезно вызвал объявление войны со стороны германского сейма, раздражил тщеславие прусского короля и еще более утвердил его в союзе против Франции. Бернонвиль одними своими силами не мог сладить с Триром, и неприятель удержался и в Трирском курфюршестве, и в Люксембургском герцогстве.

Если бы Дюмурье при таком положении дел пошел к Рейну, то открыл бы свой левый фланг и тыл, к тому же он не мог в этот момент начать наступление на громадное пространство от Мааса до Рейна и голландской границы – пространство неудобопроходимое, лишенное средств транспорта, пересекаемое лесами и горами и занимаемое весьма сильным неприятелем. Конечно, генерал, если бы имел к тому возможность, предпочел бы совершать завоевания на Рейне, чем скакать в Париж и ходатайствовать за Людовика XVI. Его склонность к монархизму, которой он рисовался в Лондоне, чтобы возбудить к себе участие, и которую в Париже якобинцы приписывали ему, чтобы погубить, не была настолько сильной, чтобы заставить отказаться от побед и ехать в Париж компрометировать себя. Он оставил театр войны, потому что ему там нечего было делать и потому что хотел своим присутствием близ правительства покончить с интригами, возбужденными против него в Бельгии.

Мы уже видели, в какое затруднительное положение его ставило сделанное завоевание. Завоеванная страна желала революции, но не такой полной и радикальной, как французская. Дюмурье по собственной склонности, из политических и военных соображений должен был стать в занимаемых им странах на сторону умеренных взглядов. Мы уже видели выше, в какую он вступил борьбу, чтобы избавить бельгийцев от неприятностей войны, дать воспользоваться выгодами комиссариатских подрядов, наконец, чтобы скорее незаметно, чем насильно ввести у них ассигнации. За все эти заботы его единственной наградой стала брань якобинцев.

Камбон приготовил ему еще одну неприятность, проведя декрет 15 декабря. «Мы должны объявлять себя революционной державой в странах, в которые вступаем, – заявил Камбон среди живейшего восторга слушателей. – Скрываться нам бесполезно; деспоты знают, чего мы хотим, и нужно громогласно провозглашать то, о чем и без того догадываются, тем более что справедливость на нашей стороне. Надо, чтобы наши полководцы везде, где они появляются, провозглашали верховную власть народа, уничтожение феодальных порядков и всех злоупотреблений; чтобы распускались все прежние власти и временно создавались новые местные администрации под надзором наших генералов; чтобы эти администрации управляли страной и приискивали средства для составления национальных конвентов; чтобы имущества наших врагов, то есть дворян, священников, гражданских общин и церквей, были секвестрованы и отданы на хранение французской нации, чтобы служить залогом уплаты военных расходов, часть которых должны будут нести освобожденные страны, так как война эта имеет целью их освобождение.

По окончании кампании следует подвести итог. Нужно, чтобы наши ассигнации, основанные на новом распределении имуществ, принимались в завоеванных странах и круг их расширялся вместе с принципами, которые породили их; нужно, наконец, чтобы исполнительная власть послала комиссаров договориться с этими временными администрациями, побрататься с ними, вести счета Республики и начать надлежащий по декретам секвестр. Не надо полуреволюций! Всякий народ, который не будет согласен с тем, что мы здесь предлагаем, станет нашим врагом и будет заслуживать соответствующего обращения. Мира и братства желаем всем друзьям свободы, войны – подлым приверженцам деспотизма. Мир хижинам, война дворцам!»