История Французской революции. Том 1

Громкие рукоплескания приветствуют эту скромную и в то же время наглую выходку. Нарадовавшись вдоволь, якобинцы спешат продолжать свои всегдашние рассуждения о том, как очистить правительство и изгнать из него изменников. Для этого предлагается составить список чиновников всех ведомств и отметить имена заслуживших отставку. «Пришлите мне список, – говорит Марат, – и я отберу тех, кого надо прогнать, и тех, кого следует удержать, а потом дам знать министрам». Робеспьер немедленно отмечает, что министры почти все являются сообщниками виновных; что они не послушаются общества и лучше обратиться к Комитету общественной безопасности, стоящему по своей должности выше исполнительного совета; что общество не может компрометировать себя сношением с министрами-предателями и лихоимцами. «Это пустые доводы, – возражает Марат презрительно. – Такой непорочный патриот, как я, может сноситься хоть с чертом; я обращусь к министрам и от имени общества потребую, чтобы они отвечали».

Почтительная уступчивость неизменно окружала добродетельного и красноречивого Робеспьера; но дерзость и нахальный цинизм Марата изумляли и одолевали все пылкие головы. Его гнусная фамильярность привязывала к нему секционных бунтарей, которым льстила эта дружба и которые всегда были готовы к его услугам.

Гору бесили встречаемые ею препятствия; но эти препятствия были еще более значительны в провинциях, чем в самом Париже, и неприятности, которым подвергались ее комиссары, посланные торопить набор, вскоре должны были довести раздражение депутатов до последней крайности. Все провинции были как нельзя лучше расположены в отношении революции, но не все с одинаковым жаром и не все отличились такими излишествами, как город Париж. В революцию кидаются прежде всего праздные честолюбцы, буйные головы, высокие умы – таковых в столице всегда больше, нежели в провинции, потому что в столицу сходятся все, кто из независимости или из честолюбия оставляют землю, традиции и занятия своих отцов. Следовательно, прежде всего Париж должен был произвести величайших революционеров. Сверх того, этот город, находясь на небольшом расстоянии от границ и фактически являясь целью всех неприятельских ударов, подвергался большей опасности, нежели все прочие города Франции; будучи центром всех властей, он присутствовал при обсуждении и решении самых важных вопросов.

Итак, опасность, споры – в столице соединялось всё, что только могло произвести необузданность и излишества. Провинции, чуждые этих причин, с ужасом следили за происходящим и разделяли образ мыслей правой стороны и Равнины. В особенности недовольные обращением с их депутатами, они думали, что в столице, кроме революционного преувеличения, имелось стремление властвовать над Францией, как Рим властвовал над завоеванными областями.

Таково было настроение народа, спокойного, трудящегося, умеренного, относительно парижских революционеров. Впрочем, это настроение было более или менее определенным, смотря по местным обстоятельствам. В каждой провинции, в каждом городе тоже были свои ярые революционеры, потому что везде есть охотники до приключений и пылкие характеры. Люди этого типа завладели почти всеми муниципалитетами, воспользовавшись общим обновлением властей, последовавшим после 10 августа. Бездеятельная и умеренная масса всегда уступает место наиболее ревностным, и самые отчаянные головы естественным образом должны были захватить муниципальные должности, труднейшие из всех и требовавшие наибольшего усердия и энергии. Мирные граждане, составлявшие большинство, удалились в секции, и иногда заходили туда подать голос, чтобы воспользоваться своими гражданскими правами. Департаментские должности были отданы самым богатым и почитаемым нотаблям, то есть наименее деятельным и наименее энергичным людям. Итак, горячие революционеры укрепились в муниципалитетах, между тем как средние и богатые классы занимали секции и департаментские должности.

Парижская коммуна, оценив это положение, хотела вступить со всеми муниципалитетами в сношения. Но, как мы видели выше, в этом ей помешал Конвент. Парижское общество якобинцев восполнило этот недостаток своими собственными связями, так что отношения, которым не удалось установиться между муниципалитетами, существовали между клубами, и те самые люди, которые толковали в клубах, действовали потом в генеральных советах коммун. Таким образом, якобинская партия, сплоченная в муниципалитетах и клубах, поддерживавшая сношения от одного конца государства до другого, имела дело с общей массой людей, громадной, но разделенной на множество секций, не имевшей активных должностей и не устраивавшей сношений между городами.