История Французской революции. Том 1

Собственно, на этом берегу, в Анжу, в Верхнем и Нижнем Пуату, вспыхнула знаменитая Вандейская война. Это была именно та часть Франции, на которой всего менее отразилось влияние времени и где это влияние всего менее изменило стародавние нравы. Феодальные порядки там имели совсем особый, патриархальный характер, и революция не только не принесла полезных преобразований, но нарушила самые дорогие, заветные привычки, а потому была принята как гонение. Перелески (Бокаж) и Болото (Маре) – странный край, и нужно хорошо знать его, чтобы понять общество и нравы, которые там сложились. От Нанта и Сомюра, то есть от Луары до песков Ле-Сабль-д’Олона, Люсона, Фонтене и Ниора простирается местность неровная, волнообразная, перерезанная оврагами, ложбинами и множеством живых изгородей, которыми обнесено каждое поле (вследствие чего местность и названа Бокаж, Перелески). Ближе к морю почва опускается, оканчивается соляными болотами и беспрестанно пересекается маленькими каналами, делающими ее почти недоступной и непроходимой. Эта-то местность и названа Маре, Болотом.

Единственное, чем изобилует край, это пастбищами, а стало быть и скотом. Жители сеяли только необходимое для себя количество хлеба и продукцию, получаемую от скота, использовали как меновое средство. Известно, до какой степени не тронутыми цивилизацией остаются народы, живущие таким промыслом. В этих краях сложилось всего несколько больших городов; всё больше встречались местечки в две-три тысячи жителей. Между двумя большими дорогами, ведущими одна из Тура в Пуатье, другая из Нанта в Ла-Рошель, лежит пространство шириной в тридцать лье, на котором в то время были одни только поселки и небольшие деревни. Земля была раздроблена на множество маленьких наделов, приносивших от пяти до шести сотен франков годового дохода; каждое имение арендовалось одним семейством, которое делилось с владельцем продуктами скотоводства. Владельцы имели дело с каждым семейством отдельно и поддерживали со всеми постоянные и простые отношения. В этих поместьях вели жизнь самую незатейливую; на первом месте оставалась охота – вследствие изобилия дичи; господа и крестьяне охотились вместе и одинаково гордились своей ловкостью и силой. Священники вели жизнь самую непорочную и исполняли отеческую роль. Богатство не испортило их и не давало повода к пересудам на их счет. Поселяне охотно подчинялись власти сеньоров и верили словам священника, потому что не видели ни притеснений, ни соблазнов.

Когда Французская революция, везде столь благодетельная, добралась до этого края своей железной всеуравнивающей рукой, она произвела в нем глубокий переполох. Ей бы следовало в этом случае подвергнуться некоторому видоизменению, но это было невозможно. Те, кто обвиняли революцию за то, что она не применилась к местности, не понимали невозможности исключений и необходимости единой и безусловной нормы в больших социальных реформах. В этой глуши почти ничего не знали о сущности революции или знали то, что можно было понять из неудовольствия дворян и священников. Несмотря на отмену феодальных пошлин, народ не переставал платить их, а тут пришлось собираться, выбирать мэров: народ просил господ взять на себя эту должность. Но когда священники, не присягнувшие конституции, были сменены и народ таким образом лишился пастырей, к которым питал доверие, люди сильно прогневались, сбежали в леса, как в Бретани, и стали ходить на большие расстояния, чтобы присутствовать при единственно правильных священных обрядах. С этой поры в душах загорелась неистовая ненависть, которую священники еще и всячески разжигали.

Вследствие 10 августа несколько именитых уроженцев Пуату возвратились в свои поместья. Двадцать первое января окончательно возмутило их, и они сообщили свое негодование всем окружающим. В Бретани сложился настоящий заговор, в Бокаже этого не случилось, там не было определенного плана, а просто люди терпели, сколько могли, и потом бунтовали. Наконец, набор трехсот тысяч человек вызвал в марте общее восстание. В сущности, жителям Нижнего Пуату было мало дела до остальной Франции; но строгости против их собственного духовенства и обязательное поступление на военную службу вывели их из себя. Согласно старым порядкам, местный военный контингент состоял из людей, которых природная непоседливость влекла вдаль от родной земли; теперь же закон забирал их безразлично, не справляясь об их пристрастиях. Уж если браться за оружие, то они предпочли драться против Республики, а не за нее.