История Французской революции. Том 2

Сосланные священники тоже возвращались через эту границу и уже рассыпались по всем восточным провинциям. Они объявили недействительным всё, что сделали присягнувшие священники, перекрещивали детей, перевенчивали супругов, внушали народу ненависть и презрение к правительству. Они, впрочем, старались при этом держаться ближе к границе, чтобы перейти ее по первому знаку. Те священники, которые не были сосланы, получали во Франции пожизненную пенсию и пользовались возможностью исполнять обряды своего богослужения, не менее сосланных злоупотребляли терпимостью правительства. Не довольствуясь тем, чтобы служить обедню в нанятых или предоставляемых им частными лицами домах, они возмущали народ и уговаривали его силой завладевать церквями, которые являлись собственностью общин. По этому поводу происходило множество беспорядков, и не раз приходилось прибегать к вооруженной силе, чтобы заставить священников и народ уважать декреты Конвента.

В Париже журналисты, продавшиеся роялизму и натравливаемые Леметром, выступали против революции как никогда смело, почти открыто проповедуя монархию. Весь рой пасквилянтов уже не боялся Революционного трибунала.

Итак, обе партии были вполне готовы к решительному столкновению. Революционеры, решившись нанести удар, которым они 1 апреля только пригрозили, открыто вели свои интриги. С тех пор как они лишились своих главных вождей, которые замышляли общие планы для всей партии, революционеры устраивали собрания в каждом квартале. Образовалась группа у некоего Лагреле, на улице Бретань; там предполагалось устроить несколько собраний и поставить во главе мятежников Камбона, Монто и Тюрио: одних направить в тюрьмы – освободить патриотов; других в комитеты – похитить некоторых членов; третьих, наконец, в Конвент – вынудить его принять нужные декреты. Завладев волей Конвента, заговорщики хотели заставить его вернуть арестованных депутатов, уничтожить приговор, произнесенный против Бийо-Варенна, Колло д’Эрбуа и Барера, исключить семьдесят трех и немедленно провозгласить Конституцию 1793 года.

Всё уже было договорено, даже приготовлены инструменты для взлома тюрем, значки, по которым заговорщики должны были узнавать друг друга, и кусок материи, который предполагалось вывесить из окна дома, откуда будут исходить все приказания. Перехватили письмо, спрятанное в хлебе, оно было адресовано одному из заключенных и гласило: «В тот день, когда вы получите яйца наполовину белые, а наполовину красные, будьте готовы».

Однако один из заговорщиков выдал сообщников и сообщил все подробности Комитету общественной безопасности. Комитет тотчас же приказал арестовать всех указанных ему людей как вождей, что, к несчастью, нисколько не расстроило планов патриотов: теперь все были вождями и устраивали заговоры одновременно в тысяче мест. Ровер, вполне заслуживший название террориста при прежнем Комитете общественного спасения, а теперь сделавшийся яростным реакционером, внес в Конвент доклад об этом заговоре и всячески нападал на депутатов, которых предполагали поставить во главе заговора. Депутаты же эти вовсе не знали о заговоре, их именами распорядились без их ведома, потому что нуждались в них и рассчитывали на их всем известный образ мыслей. Они уже были осуждены на заключение в крепости Гам, но не покорились приговору и скрывались. Ровер уговорил собрание постановить, что если они не явятся сами немедленно, то будут подлежать ссылке, без дальнейшего суда.

Как только газеты известили об этом новом заговоре патриотов, в Лионе обнаружилось большое волнение и ярость против патриотов удвоилась. В это время судили одного из сторонников террора, доносчика, подвергшегося судебному преследованию как сообщник Робеспьера. Тут пришли газеты с докладом Ровера, и лионцы начали волноваться. Большая часть из них оплакивала или потерянное состояние, или смерть казненных родственников. Горожане столпились вокруг здания суда. Депутат Буассе сел на лошадь; его обступили, и каждый начал излагать ему свои жалобы на обвиняемого. Зачинщики беспорядка, члены войска Солнца, воспользовались этим волнением, вызвали мятеж, напали на тюрьмы с большой толпой народа, зарезали от семидесяти до восьмидесяти узников, слывших сторонниками террора, и бросили их трупы в Рону. Национальная гвардия предприняла несколько попыток помешать резне, но едва ли выказала такое рвение, какое было бы обеспечено, если бы у нее не было личной злобы к жертвам этого бунта.