Делая беспрерывные перемены в составе, в построении и действиях войск, Фридрих не упускал из виду и самого военного управления. Строго запретил он начальствующим деспотические меры с подчиненными.
"Солдаты мои люди и граждане, -- говорил он, -- и я хочу, чтобы с ними обходились по-человечески. Бывают случаи, где строгость необходима, но жестокость, во всяком случае, непозволительна. Я желаю, чтобы в день битвы солдаты меня более любили, чем боялись".
Для наказания за преступление дисциплины, он издал новый регламент и военный устав. "Чтобы повелевать, надо сперва заставить уважать себя!" -- говорил он и доказывал это правило на деле. Однажды в гвардейских полках несколько горячих голов составили заговор и решились вытребовать себе силой некоторые льготы и права. Для этого они отправились прямо в Сан-Суси, где король тогда находился. Фридрих издали еще их увидел и, по громкому разговору и резким жестам, тотчас догадался, в чем состояло их {215} намерение. Быстро взял он шпагу, надвинул шляпу на глаза и пошел к ним навстречу. Несколько солдат отделились от толпы, и один из них, дерзко выступив вперед, хотел начать речь. Но прежде, чем он произнес слово, король закричал:
-- Стой! Ровняйся!
Вся рота построилась в порядок. Фридрих продолжал:
-- Смирно! Налево кругом! Марш!
Солдаты, пораженные строгим взглядом короля, молча исполнили его приказание и спокойно вышли из Сан-Суси, радуясь, что так дешево отделались.
Отличая воинские заслуги своего войска, Фридрих не давал военному званию никаких особенных преимуществ перед остальными гражданами. Строго наказывал он каждый проступок военного против частных людей и лиц духовного звания. Раз, встретил он молодого офицера в весьма расстроенном виде.
-- Что с тобой? -- спросил его король. -- Глядя на твое лицо, иной подумает, что с тобой приключилось какое-нибудь большое несчастье?
-- И он не ошибется, ваше величество! -- отвечал молодой человек. -- Комендант Берлина, генерал Рамин, потребовал меня сегодня вечером к себе. Вероятно, я в первый раз попаду на несколько дней под арест.
-- А что ты сделал? -- спросил король.
-- Ничего, ваше величество: я только дал пощечину моей глупой хозяйке.
-- Гм! -- сказал король и задумался.
Офицер, ободренный снисходительностью короля, попросил его приказать генералу Рамину оставить это дело и тем избавить его от отчаяния.
-- Любезный друг, -- сказал король, -- ты, верно, плохо знаешь генерала Рамина: с ним шутить нельзя. Поверь, если бы ему кто-нибудь на меня принес жалобу, он и меня бы упрятал под арест.
Во время Силезских войн монахи католических монастырей не раз вели сношения с неприятелем и передавали ему распоряжения Фридриха. Многие генералы просили короля о позволении наказать вероломных. "Боже вас сохрани! -- отвечал Фридрих. -- Отберите у них вино, но не трогайте их пальцем: я с монахами войны не веду". {216}
Согласно с духом времени, Фридрих давал офицерские чины преимущественно дворянам. Несмотря на то, и люди простого происхождения, отличавшиеся храбростью и рвением к службе, были награждаемы званием офицера, между тем как нерадивые и неспособные дворяне по несколько лет служили без всякого повышения. Раз, один из значительных придворных, граф П., осмелился письменно просить короля о производстве своего сына в офицеры. На это Фридрих, ознакомившись с посланием, отвечал так:
"Графское достоинство не дает никаких прав на службе. Если сын ваш ищет повышений, то пусть изучает свое дело. Молодые графы, которые ничему не учатся и ничего не делают, во всех странах мира почитаются невеждами. Если же граф хочет быть чем-нибудь на свете и принести пользу отечеству, то не должен надеяться на свой род и титул, потому что это пустяки, а иметь личные достоинства, которые одни доставляют чины и почести".
Фридрих не любил, когда его офицеры занимались посторонними делами: охотой, картами, стихами. "Такие люди, -- говорил он, -- никогда не будут хорошими военачальниками". Король терпеть не мог, когда богатые офицеры бросали деньги на пустое мотовство, щеголяли, украшали себя разными побрякушками, носили кольца, завивали волосы. "Это прилично женщинам и куклам, которыми они играют, а не солдату, посвятившему себя защите отечества и всем тягостям походов, -- говорил он. -- Франты храбры только на паркете, а от пушки прячутся, потому что она часто портит прическу". Нередко, при представлениях, он вычеркивал таких офицеров из списков. Зато он охотно помогал бедным офицерам и часто сам справлялся о их нуждах. На смотру одного полка, перед Семилетней войной, заметил он довольно возмужалого юнкера. Он спросил командира полка о возрасте и службе молодого человека и узнал, что ему двадцать седьмой год и что он уже девять лет на службе.
-- Отчего же он до сих пор не представлен в офицеры? -- спросил король. -- Верно, шалун и лентяй?
-- О нет, ваше величество! -- отвечал командир. -- Напротив, он примерного поведения, отлично знает свое дело и весьма хорошо учился.
-- Так отчего же он не представлен?