История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Многообразны силы, движущие поступками человека, и у каждого свои причины, которые одного толкают на безрассудства, а другого на подвиг. Был однажды у Эсмонда приятель, поручик ирландец из полка Хэндисайда, славный малый, который столько задолжал полковому маркитанту, что принялся ухаживать за его дочерью, рассчитывая таким путем погасить свой долг; в битве при Мальплакэ, гонимый желанием избавиться и от кредиторов и от девицы, он с такой яростью врезался в гущу французов, что тут же получил повышение в чине; и, выйдя из боя капитаном, принужден был все-таки жениться на дочери маркитанта, которая вместо приданого принесла ему погашение долга ее отцу. Чтобы спастись от векселя и брачного контракта, бедный Роджер кинулся на неприятельские пики и, не встретив желанной смерти, вновь угодил из Сциллы в Харибду. Наш великий герцог в этой же битве сражался не против французов, а против английских тори и рисковал собственной жизнью и жизнью своих солдат не для блага родины, а ради своих чинов и денежных выгод, да еще из страха перед женой, единственным в мире существом, которого он боялся. Я беседовал со многими солдатами своей роты (во время войны мы то и дело получали пополнения из деревенских парней, сменивших плуг на саблю), и оказалось, что добрая половина из них очутилась под боевыми знаменами из-за женщины; одного бросила жена, и он с горя надел военный мундир; другой, напротив, сам бросил девушку и бежал от нее и от приходских властей в походную палатку, где закон был против него бессилен. Да что множить примеры: ни одному из сыновей Адама и Евы не избежать того пути любви и страданий, на который впервые ступили их отец и мать. О внук мой! Близится к концу рассказ о той поре моей жизни, которую я провел среди великих людей и событий Англии и Европы; лета мои перешли предел, положенный иудейским песнопевцем, и я говорю тебе: все мои радости и несчастья происходили от женщины; и так будет и с тобой, когда настанет твой час. Женщина сделала из меня солдата, женщина толкнула потом на путь политических интриг; и пожелай она, чтобы я ткал шелк для ее нарядов, я, вероятно, делал бы и это; все помыслы мои принадлежали ей. У каждого мужчины бывает в жизни своя Омфала и Далила. Моя забавлялась мною на берегах Темзы, в доброй старой Англии; ты, быть может, повстречаешь свою у истоков Раппахэннока.

В угоду одной женщине я сначала искал боевой славы, а потом стремился отличиться на литературном или политическом поприще, точно так же как в угоду другой я готов был надеть пасторское облачение и белый воротник и не сделал этого лишь благодаря вмешательству судьбы. И сдается мне, то, что было сказано о солдатах роты капитана Эсмонда, можно приложить ко всем мужчинам на свете; если проследить путь каждого в жизни, непременно найдется женщина, которая или висит на нем тяжелым грузом, или цепляется за него, мешая идти; или подбодряет и гонит вперед, или, поманив его пальцем из окна кареты, заставляет сойти с круга, предоставив выигрывать скачку другим; или протягивает ему яблоко и говорит: "Ешь"; или вкладывает в руку кинжал и шепчет: "Убей! Вот перед тобой Дункан, вот венец и скипетр!"

Старания вашего деда на политическом поприще увенчались большими успехами, нежели на литературном; питая личную вражду к великому герцогу как за собственные обиды, так и за оскорбления, нанесенные его генералу, и будучи осведомлен в военных делах более, нежели иные сочинители, никогда не нюхавшие другого дыма, кроме табачного дыма в кофейне Уилла, он мог принести немалую пользу делу, которому решил себя посвятить, иначе говоря, мистеру Сент-Джону и его партии. Но ему противен был бранчливый тон, в который охотно впадали некоторые сочинители из лагеря тори, — доктор Свифт, например, не задумывавшийся подвергать сомнению прославленное мужество герцога Мальборо и даже его талант полководца; и писания мистера Эсмонда (хотя, разумеется, они не могли вредить герцогу в глазах народа так, как это делали злобные нападки Свифта, искусно рассчитанные на то, чтобы очернить его и унизить) не проигрывали в силе оттого, что в них открыто и честно говорилось обо всем, о чем автор хотел и почитал себя вправе говорить не таясь, ибо не носил более военного мундира, и оттого, что он, обличая себялюбие и жадность главнокомандующего, всегда отдавал должное его удивительному бесстрашию и боевому искусству.

Как-то раз полковнику Эсмонду, только что написавшему статью для "Почтальона", одной из торийских газет, случилось быть в рядах, так как госпоже Беатрисе понадобилась пара перчаток или, может быть, веер, и, находясь поблизости, он зашел к типографщику, чтобы выправить корректуру (статья была о Бушене, о которой весь город говорил целых два дня, покуда приезд итальянского певца не доставил новой пищи для разговоров). В это же время туда явился доктор Свифт со своим слугою-ирландцем, который постоянно шагал перед портшезом своего господина и весьма важно выкрикивал его имя.