Наши друзья имели самое пристальное наблюдение за каждым шагом лорда Болинброка, равно как и славной и мужественной партии вигов, которая, впрочем, действовала вполне в открытую. Она желала возвести на престол курфюрста и всеми доступными средствами стремилась к достижению своей цели. Милорд Мальборо был теперь тоже в их рядах. После того как тори отстранили его от власти, этот великий полководец сразу же перешел к вигам. До нас дошли слухи о предстоящем его приезде из Антверпена; и точно, он высадился в Англии в самый день кончины королевы. Большинство армии по-прежнему сохранило верность своему славному командиру; даже офицеры, принадлежавшие к торийской партии, были возмущены жестокостью преследований, которым подвергались их собратья виги. Вожди последних находились в Лондоне; во главе их стоял один из самых неустрашимых людей на свете — шотландский герцог Аргайль, и это он своим вмешательством в события, развернувшиеся назавтра после дня, о котором сейчас пойдет речь, достиг того, что честность и мужество увенчались заслуженным успехом и на троне Англии утвердилась ныне царствующая династия.
Меж тем среди ближайших советников принца шли споры о том, какой план действий должен быть избран его высочеством. Наша поверенная при дворе утверждала, что в здоровье королевы наблюдается некоторое улучшение, а потому разумно выждать еще несколько дней или, может быть, только часов, а затем провести принца в королевскую опочивальню и добиться от ее величества признания его наследником престола. Мистер Эсмонд, напротив того, полагал, что принц должен проследовать во дворец под эскортом внушительного отряда конной гвардии и открыто явиться перед лордами Совета. Всю ночь с 29 на 30 июля полковник провел в переговорах с джентльменами из военного сословия, чьи имена нет надобности называть здесь, достаточно упомянуть, что среди них были Лица, занимавшие весьма высокие посты в армии, в том числе один генерал, который, услыхав о том, что в рядах противной стороны находится герцог Мальборо, радостно потряс в воздухе своим костылем и прокричал "ура" — настолько воодушевила его перспектива выступить против герцога и нанести ему поражение. Из трех государственных секретарей один, во всяком случае, был предан нашему делу. Комендант Тауэра был наш; караул в Кенсингтонском дворце несли в тот день две роты, на которые вполне можно было положиться; а обо всем, что происходило в дворцовых стенах, мы исправно получали точные и своевременные сведения.
В полдень 30 июля ближайшие друзья принца были извещены о том, что в зале Кенсингтонского дворца собрался на заседание комитет Совета и что там присутствуют их светлости Ормонд и Шрусбери, архиепископ Кентерберийский и все три государственных секретаря. Час спустя пришла новая тревожная весть: два влиятельнейших вига, герцог Аргайль и Сомерсет, без приглашения проникли в залу заседаний и заняли свои места за столом. После длительных дебатов все члены Совета проследовали в покои королевы, которая была хотя еще очень слаба, но при полном сознании; и когда лорды изложили ей свое мнение, заключавшееся в том, что лицом, наиболее достойным занять свободное место лорда-казначея, является герцог Шрусбери, она тут же, как известно, вручила его светлости казначейский жезл. "Не медлите, — писала моя придворная осведомительница. — _Теперь или никогда_".
И точно, медлить нельзя было. Несмотря на вторжение герцогов-вигов, наша партия еще сохраняла в Совете большинство, и как только Эсмонд прочитал полученное послание (при дворе еще не было известно, что принц покинул дом на Кенсингтон-сквер), оба, полковник и его доблестный адъютант Фрэнк Каслвуд, облекшись в мундир и опоясав себя шпагой, торопливо простились с доброю леди Каслвуд, которая поцеловала и благословила обоих, а затем удалилась к себе, чтобы помолиться за благополучный исход надвигавшихся великих событий.