История географических карт

Что же касается гор, за которыми исчезают солнце и луна, то кто из людей окажется достаточно дерзок, чтобы усомниться в их существовании? Совершенно ясно, что Создатель не желал, чтобы смертные знали об их местонахождении; поэтому Он сделал их недостижимыми. Закончив с вводными заметками по космографии, равеннец приступает к изложению таблиц расстояний. В качестве основного источника информации у него фигурирует некий Касторий – туманный персонаж, составивший в какой-то момент космографию империи (Cosmographus Romanorum). Его рассказ об обитаемом мире завершался лоцией, или периплом, Средиземного моря и перечислением значительных островов в «Римском море» и за его пределами. Во всем тексте можно отыскать всего одно указание на живое воображение автора и, возможно, оригинальную и важную идею относительно долготы. «Если, – писал он, – с помощью часов из металла [механических или солнечных часов] мы сможем точно различить каждую часть дня в исчислении часов, то насколько лучше смогут разумные и мудрые мужи рассудить, какие страны следует принять во внимание, по мере того как они проходят по миру час за часом?»

Средневековые карты мира можно разделить на три большие группы, в зависимости от их формы: это круглые карты, прямоугольные и овальные. Во всех остальных отношениях они мало различаются между собой. Форма карты первых двух групп зиждется на прочных основаниях, почерпнутых из Писания. «Он есть Тот, Который восседает над кругом Земли, и живущие на ней – как саранча пред Ним; Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их, как шатер для жилья». Эта фраза служила достаточным основанием для концепции Земли как плоского диска. На тот случай, если кто-то не читал Косьмы и не проникся его остроумным сравнением Земли со скинией, в Писании имелось и еще одно место, которое могло нисколько не хуже указать на мир, состоящий из прямых линий квадрат или прямоугольник. «И поднимет знамя язычникам, и соберет изгнанников Израиля, и рассеянных Иудеев созовет от четырех концов Земли».

Определив для себя форму мира – каждый в соответствии с тем, какой текст из Писания казался ему более подходящим, – ранние средневековые географы начинали барахтаться в трясине традиционных представлений и полупроверенных фактов. По большей части они брали за основу для внутреннего устройства своего мира систему Эратосфена – утрированную и избавленную от каких бы то ни было научных принципов, которые он в нее привнес. Река Ганг отмечала восточную оконечность обитаемого мира, а пустыня Сахара – его южный предел. Римская империя занимала большую часть земной тверди или, по крайней мере, всю ту ее часть, которая того стоила. Существование моря Океана вокруг обитаемого мира для Косьмы, например, доказывал волнистый занавес вокруг стола с предложением хлебов, а для остальных – обрывки работ греческих географов, таких как Эратосфен. Каспийское море представляло собой залив Северного моря, а Скандинавия – остров к северу от Германии.

Единственное, что дошло до нас от римской картографии, – это карты Клавдия Птолемея, и карта известная как Пейтингерова таблица. Это преимущественно дорожная карта, а название она получила по имени открывателя. Однако существует еще по крайней мере десяток классических ссылок на другие карты в работах Варрона, Витрувия, Светония, Плиния и других авторов. Однако все карты, упоминаемые в этих текстах, утрачены. Из написанного о них можно понять, что, в противоположность ранним христианским картам Средневековья, они не испытывали недостатка в географических деталях; напротив, они предоставляли зрителю обильную информацию – верную или нет, другой вопрос.

На всех восьми или десяти картах, которые можно достаточно точно датировать 500–800 гг., почти нет деталей. На них показана совершенно примитивная концепция мира, которая не соответствовала ни окружающей действительности, ни, вероятно, реальным знаниям их авторов. Прямоугольную карту мира Косьмы, например, изготовил человек, который много путешествовал и повидал мир. Карта – всего лишь контур его теологической концепции мира, она не несет никакой практической информации. Даже автор не смог бы воспользоваться ею, чтобы добраться из одного места в другое, как не смог бы показать на ней самых элементарных политических границ. Неужели карта нужна была ему только как аллегорическая картина мира, условная иллюстрация к тезису? Или Косьма считал своих читателей настолько глупыми, что надеялся обмануть их своим примитивным толкованием мира, в котором они жили? Сам Косьма не оставил для нас никаких объяснений.