Когда в августе 1916 года еще и Румыния вступила в войну на стороне Антанты, это означало окончательный крах германской стратегии. Стало ясно, что Верден и принцип битвы на истощение были чудовищной ошибкой. Крупномасштабные наступательные операции на Западном фронте не имели перспектив на успех. На востоке российская армия не была разгромлена; скорее, на пороге разгрома оказалась австрийская армия. В 1916 году германские войска потеряли 1,2 миллиона человек, и победа была далека как никогда.
В этой ситуации Фалькенгайна вынудили уйти в отставку. Его заменили два генерала, добившиеся к тому времени наибольших успехов, – Гинденбург и Людендорф. Они сформировали третий Генеральный штаб (OHL). Тем самым баланс сил в правительстве Германии еще больше сместился от гражданского к военному крылу, которое политически поддерживалось крайне правыми силами[28]
.ВОЕННАЯ ЭКОНОМИКА
Совершенно новые масштабы этой войны быстро показали, что все приготовления и планы ничего не стоили. В еще большей степени это же относится и к экономике. До 1914 года в Германии – равно как и в Англии или Франции – не было реального планирования военной экономики. Расчет был на короткую войну, поэтому никто не был готов к масштабной реструктуризации национальной экономики. Только в ноябре 1914 года, когда эта химера короткой войны испарилась, стало ясно, сколько проблем теперь нужно решать одновременно, особенно в Германии: во-первых, спрос на вооружение рос в геометрической прогрессии. Но поскольку поставки сырья были сильно затруднены из‑за британской торговой блокады, то и здесь потребовались совершенно новые организационные структуры. Во-вторых, призванных в армию рабочих – а к концу войны было мобилизовано почти 14 миллионов мужчин, 85 процентов всех военнообязанных, – надо было кем-то заменить, ведь производственные потребности значительно возросли, особенно в секторах, связанных с вооружением. В-третьих, необходимо было найти способы финансирования этих экстраординарных усилий. И в-четвертых, британская блокада германских морских портов препятствовала импорту продовольствия, и он упал настолько резко, что питание населения и солдат пришлось ставить на новую основу.
С подобными проблемами перехода к военной экономике столкнулись все воюющие великие державы. Это были новые задачи, и не было опыта, на который можно было бы опереться. Поэтому необходимо было прокладывать новые пути, создавать новые институты и бюрократию, немалая часть которых впоследствии оказалась непригодной. Особенно это касалось самих военно-административных структур: они даже в Германии, которая так гордилась своей эффективной бюрократией, вскоре после начала войны обнаружили свою неработоспособность: в военное время гражданские органы власти были подчинены военным, так называемым Генеральным командованиям, чьи сферы компетенций даже территориально были поделены не так, как у гражданских ведомств, в результате чего компетенции были неясны, задачи не согласованы, а приказы противоречивы. Так продолжалось до конца войны, но трудно сказать, какие были альтернативы. Германское военное государство действительно оказалось громоздким и поликратичным, но это в не меньшей степени относилось и к британской администрации, и в еще большей степени – к французской. В конечном итоге тот факт, что Германии удалось в течение четырех лет сохранять почти стабильное равновесие в этой войне против противников, чье превосходство под конец было подавляющим, говорит скорее за, чем против тех организационных структур, которые были созданы в стране ad hoc.