Число убитых и раненых достигло астрономических высот. Началась война на истощение, превосходящая по своим масштабам все предыдущие. «Какое зрелище предстало передо мной! – писал один эльзасский солдат после сражения на Западном фронте. – Перед нами лежали мертвые и раненые французы, насколько хватало глаз. Там же еще лежали убитые немцы, раненых уже забрали. <…> На некоторых мертвецов было страшно смотреть, одни лежали лицом вниз, другие на спине. Кровь, согнутые пальцы, остекленевшие глаза, искаженные лица. Многие судорожно сжимали в руках винтовки, у других все руки были в земле и траве, которую они рвали в предсмертной агонии»[24]
. Там же был впервые использован в качестве боевого оружия ядовитый газ; именно германская сторона начала применять его на Западном фронте весной 1915 года. Из-за своей невидимости газ считался особенно коварным оружием и вызывал панику и ужас среди солдат. На самом деле количество солдат, погибших от газа, было относительно невелико. Подавляющее большинство раненых и убитых солдат – более трех четвертей! – были поражены артиллерийскими снарядами; около 16 процентов – огнем стрелкового оружия и ручными гранатами. Эта война характеризовалась не поединками воина с воином лицом к лицу, а артиллерийскими канонадами, которые длились часами и сутками напролет и против которых солдаты были бессильны. Только применение нового оружия – боевых машин, получивших название «танк», – позволило на заключительном этапе войны прорывать вражеские позиции. Этим был положен конец позиционной войне, а вместе с ней и массовой гибели пехоты от артиллерийского огня.Реальность войны не привела, вопреки ожиданиям, и к исчезновению социальных различий – наоборот: классовый раскол в германском обществе проявился в армии еще острее, чем в тылу. Привилегии, всевластие и высокомерие офицеров усугубляли социальные различия в обществе, а также связанную с ними напряженность. Солдаты часто боялись и ненавидели своих офицеров больше, чем врага.
Война на Западном фронте была анонимной, враг был невидимым, солдаты убивали и умирали при посредстве техники, и это делало индивидуальный боевой дух менее важным, чем прежде. «Ураганный огонь артиллерии обрушился на нас. Людей перебрасывало из одной воронки в другую; крики боли и стоны раненых, которым предстояла мучительная смерть без помощи; не приходилось и думать о том, чтобы вынести их в тыл. Днем и ночью шел обстрел – часто на нас обрушивалось по 10–20 снарядов в секунду, нас засыпало и снова откапывало их разрывами. Наш лейтенант плакал, как ребенок. А как они лежали там – кто без ноги, кто без рук, кого разорвало всего в клочья – Господи, это было ужасно»[25]
. Это не имело ничего общего с предыдущими войнами. Германские солдаты – как и британские или французские – еще летом шли на фронт, думая, что это будет кабинетная война XIX века: она продлится несколько месяцев и будет стоить многих жертв, но риск можно заранее просчитывать и он вписывается в обычный опыт жизни и смерти. А потом они столкнулись с апокалиптической машиной убийства, которая за один день уносила столько человеческих жизней, сколько раньше уносила целая война – без видимого противника, без возможности повлиять на свою судьбу с помощью силы или осторожности и без компенсации в виде героизма, который требовал поединка лицом к лицу.