Для многих социал-демократов, которые всю жизнь терпели унижения и дискриминацию за то, что им «чуждо понятие отчизны», это демонстративное принятие в лоно нации было волнующим, долгожданным событием. По словам депутата от СДПГ Конрада Гениша, теперь, когда он смог «впервые <…> от всего сердца, с чистой совестью и не опасаясь, что это сделает его предателем, присоединиться к громогласному хору голосов, поющему „Германия, Германия превыше всего“», он с гигантским облегчением почувствовал, что наконец-то стал «тем, кем он на самом деле и был, вопреки всем косным принципам»: немцем[19]
. Этим был заложен фундамент для «гражданского мира». Правительство старалось положить конец практиковавшимся повсеместно мелочным придиркам к СДПГ и профсоюзам. Социал-демократическая партия, со своей стороны, не только проголосовала за военные кредиты, но и одобрила очень широко сформулированный «Закон о предоставлении чрезвычайных полномочий в условиях войны», которым рейхстаг почти полностью передал свою власть бундесрату. Согласно расчетам Бетмана-Гольвега, внутренние политические конфликты должны были быть заморожены на время войны, а рейхстаг должен был собираться лишь раз в шесть месяцев и только для утверждения военных кредитов. Многие лидеры СДПГ надеялись, что в обмен на эту уступку они, наконец, смогут провести давно требуемые конституционные реформы, такие как реформа прусской трехклассной избирательной системы. Профсоюзы тоже поддержали военный курс, объявив, в частности, о всеобщем отказе от забастовок, – в надежде, что благодаря этому предприниматели признают их в качестве законных представителей рабочих. Однако никаких твердых обещаний от правительства ни СДПГ, ни профсоюзы в награду за свою лояльность не получили.Левые социал-демократы потерпели полное поражение. Им пришлось согласиться с решением большинства СДПГ о поддержке военных кредитов и даже – ради партии – проголосовать за эти кредиты. Им не удалось создать международный единый фронт социалистов: хотя еще 1 августа германские эмиссары отправились в Париж, там они узнали, что французские рабочие, как и немецкие, вопреки всем пацифистским демонстрациям, собираются идти на войну. Брюссельское бюро Социалистического Интернационала также вынуждено было бессильно наблюдать за тем, как большинство рабочих партий Европы присоединяются к фронтам национальной обороны, формируемым их правительствами. От общей борьбы против войны европейское рабочее движение в эти дни было далеко как никогда[20]
.Таким образом, как для германского, так и для международного рабочего движения 4 августа 1914 года стало началом раскола. Единой позиции по вопросу о войне германские социал-демократы так больше никогда и не сформировали. Число депутатов, выступавших против военных кредитов на предварительных голосованиях внутри парламентской фракции, в ходе войны неуклонно росло. Если в августе 1914 года соотношение сторонников и противников кредитов еще составляло 78 к 14, то в марте 1915 года против займов выступали уже 23, а к декабрю 1915 года – 44 человека. Эти противники войны составили ядро частично пацифистски, частично революционно настроенных левых социал-демократов, которые вскоре откололись от СДПГ и в последующие годы создали собственные партии – сначала Независимую социал-демократическую партию, а затем Коммунистическую партию Германии[21]
.ВОЙНА НА ИСТОЩЕНИЕ