История города Афин в Средние века

Когда Фердинанд Грегоровиус 19 января 1872 г. в конце заключительного тома своей «Истории города Рима в Средние века» написал слово «Конец», задача, которую он поставил перед собой, была наконец-то выполнена. Два года спустя Грегоровиус покинул Рим, который уже в качестве столицы объединенного Итальянского королевства вступил на путь, ведущий от классицистической идиллии к крупному современному городу. Покинул, поскольку его миссия, которая привела его в Вечный город, была окончена, а новый Рим утратил многие черты того очарования, которое удерживало в нем Грегоровиуса. Однако чары обаяния, которыми Вечный город буквально приковал его к себе, оказались настолько могущественными, что автор чуть ли не каждый год перебирался через Альпы, чтобы вновь увидеть свою давнюю любовь. Некогда он приехал в Рим безымянным и никому не известным писателем, с трудом справлявшимся с повседневными проблемами. Но немецкий идеализм и немецкое трудолюбие взяли верх, и, поселившись в Мюнхене, Грегоровиус сделался человеком, чья слава и известность гремели в обеих странах. И хотя коллеги по исторической науке поначалу встретили дело его жизни в штыки и отвергли его, однако впоследствии многочисленные научные общества, в том числе Баварская академия наук, приняли его в ряды своих действительных членов, что явилось внешним проявлением признания его выдающихся научных заслуг. Особым предметом гордости для Грегоровиуса стало присвоение ему звания почетного гражданина Рима. Он признавался государственному секретарю Тиле: «Я нисколько не добивался этого, но с радостью готов сказать, что рассматриваю эту честь как увенчание меня прекрасной пальмовой ветвью, явившейся наградой за мои долгие труды. И поскольку она совершенно заслуженна, я не променял бы это звание ни на миллион, ни на герцогский титул, если бы кому-то вздумалось предложить мне взамен то или другое. Этим вполне удовлетворено все мое честолюбие, так что у меня нет более другого желания, кроме как с чистой совестью провести остаток своих дней в тишине и покое, если мне только удастся найти такое местечко».

Впрочем, свою признательную благодарность Риму Грегоровиус выразил, создав во многих отношениях образцовый труд «Свидетельства о римском гражданстве со времен Средневековья». Отдельные отзвуки тем по истории города Рима фигурируют и в множестве небольших сочинений Грегоровиуса. Завершив свое главное творение, он более не видел перед собой новой задачи, достойной трудов и усилий, «поскольку», как писал он тому же Тиле, «после такого труда, каким была история Города, все прочее, попадающее в сферу моих интересов и возможностей, представляется мелочным и малозначительным… Я даже должен признаться, что в настоящее время вся эта книжная ученость и копание в бумагах утомляют меня. Мне приносят отраду лишь греческие авторы, и теперь я всецело посвятил себя греческому языку». И все же вышло так, что эти занятия греческим оказались — не вполне осознанно для самого Грегоровиуса — подготовкой к созданию новых замечательных произведений.

Дело в том, что люди типа Фердинанда Грегоровиуса, возможно, и могли бы наслаждаться отдыхом, но дух влечет их вперед, к новым трудам, придавая им новую творческую силу и энергию.

Уже в марте 1877 г. Грегоровиус пишет из своего «древнего и вечно прекрасного Рима»: «Поистине, когда я ступаю по этой священной земле, из нее в меня вливается некая живительная сила, и это позволяет мне надеяться, что мои слабые силы еще далеко не исчерпаны и им найдется новое применение. А пока что мне здесь более решительно нечего делать, и я вообще не знаю, хорошо ли мне браться за новый большой труд, который никоим образом не имеет римских истоков. Здесь потребно наставление мудреца, и притом — услышанное в надлежащее время; а я… даже пример интриг не делает меня более податливым и удобопреклонным… Мне представляется завидный удел бессмертия, предмет коего расположен между двумя перстами, такими, как Данте и Вергилий».

Однако вскоре Грегоровиусу довелось вновь ощутить в крови биение творческого пульса, почувствовать волнение, беспокойство, нерешительность, желание обрести предмет, коему он должен придать черты художественного образа. И когда ему показалось, что он наконец-то его нашел, он вновь со свежими силами взялся за работу. Это был труд о Тридцатилетней войне. Ему казалось, «что эта ужасающая эпоха является тем не менее самой важной для современной истории и своего рода пограничной полосой между двумя эпохами мировой истории». Вскоре он сообщал, что преисполнен решимости «написать, насколько это будет возможно, историю Тридцатилетней войны в двух томах — книгу, которую должен прочесть весь немецкий народ, и если я проживу еще пару лет, надеюсь, он сможет ее прочесть».