История города Афин в Средние века

Весна 1880 г. принесла ему исполнение одного из давних и заветных его желаний — собственными глазами увидеть земли древних греков. Ибо хотя Грегоровиус благодаря своим работам буквально сросся с эпохой Средневековья, давняя мечта гуманистов по прекрасной заре человечества — Древней Греции сохраняла для него свою неотразимую притягательность. Еще в 1853 г., во время своей первой поездки на Сицилию, он испытал особое благодатное чувство, подышав «воздухом Эллады». Как восторженно звучит гимн Афинам в авторском введении к истории города Рима, когда Грегоровиус воспевает их как «первое средоточие духа Запада, их науки, философию и прекрасные идеалы… Вся творческая деятельность мысли и фантазии сосредоточилась в столице эллинистического духа, и эта маленькая республика Афины Паллады с тех пор сохраняет безраздельное господство над умами человечества, и господство это продолжает и будет продолжать оказывать влияние на формирование народов». И страстное желание увидеть Афины стало бы всепоглощающим, если бы не властный образ вечного Рима, завладевший его воображением. Мы знаем, что Грегоровиус был буквально потрясен, впервые увидев Рим с высоты Капитолийского холма. Знаем мы и то, что прекрасная панорама моста через Тибр подсказала ему общий план истории города Рима. Мы можем представить себе, какие чувства обуревали его, когда Грегоровиус, которому исполнилось уже пятьдесят девять лет, устремил с вершины Акрополя взволнованный взгляд через лазурное Греческое море на видневшийся вдали Саламин. Теперь подле него более не стояла муза поэтического искусства, сопровождавшая его в первые годы изысканий по истории Рима: ее оттеснила строгая и серьезная Клио[875]. За его плечами лежала жизнь, преисполненная борьбы, труда и успехов. Но он сохранил чуткую восприимчивость ко всему прекрасному и возвышенному. Грегоровиус с полным правом писал из греческой столицы своему давнему другу Тиле: «Я даже не стану пытаться передать Вам те первые впечатления, которые я испытал здесь. Акрополь свободно парит над всей человеческой цивилизацией; он кажется мне некой олимпийской сценой, которая со всеми древними божествами взяла да и перенеслась на небо. Она (в отличие от Рима) не перекрыта и не заслонена никакой позднейшей цивилизацией. Старые боги не потерпели никаких следов христианства: они и творения Фидия не пожелали иметь никаких живых связей с потомками. Поэтому вокруг Аттики после распада Эллады не сложилось никакой значимой истории. За двадцать дней, проведенных в этой сокровищнице западной культуры, я узнал и прочувствовал больше, чем за такое же число лет, потраченных «над бумагами и книгами». Во мне пробудились последние слабые остатки давно утраченного жизнелюбия и жизнерадостности, когда я увидел перед собой развалины творений Фидия и постоял на насыпи на месте Элевсина или прошел под Львиными воротами в Микенах. Побывать здесь — значит окунуться в эфир духа, после чего у вас невольно возникает настроение с одинаковым равнодушием взирать на все прочие машины и механизмы». И когда Грегоровиус в Предисловии к «Атенаис» говорит: «Если сидеть на афинском Акрополе возле храма Ники Аптерос или Пантеона, всецело погрузившись в раздумья о славной истории Греции, воображению предстают и становятся все более явственными фантазии и образы далекого прошлого, и скоро невольно, как Одиссей в царстве теней, оказываешься в окружении целого хора эллинистических духов, которым можно задать самые неожиданные вопросы», — кажется, что с того часа, проведенного в молодости на мосту через Тибр, и вплоть до этого блаженного времени посещения Акрополя в душе Грегоровиуса сохранилась прежняя блаженная свежесть восприятия, и что в глубине души он нисколько не утратил юношескую способность восхищаться. Но теперь здесь, на Акрополе, Афина Парфенос, как некогда Юпитер Капитолийский, уже не повелевает ему создать некое величественное творение. Более того, в бытность в Афинах общение с греками наводит его «на мысль написать историю Афин эпохи Средних веков». В этом ему немало поспособствовал Спиридион Ламброс.

Однако любовь к Афинам глубоко таилась в душе Грегоровиуса и в последнее десятилетие жизни побудила его еще раз побывать в местах своей молодости. Знаменитый хронист истории города Рима стал и историком города Афин. И подобно тому, как первые предложения описания его странствий явились началом истории великого Рима, такую же роль сыграли и первые плоды путешествия в Грецию: описания из разделов «Корфу» и «Ландшафт Афин», о которых сам Грегоровиус упоминал как о параллели эссе о «Капри». Присущее Грегоровиусу мастерство в проведении параллелей между описаниями ландшафта и истории, разворачивавшейся в нем, позволило создать зрелое творение, снискавшее автору глубокую признательность всех жителей Корфу, поскольку греческий перевод этого эссе изучается в школах острова.