Томас А. Скотт, всегда готовый оказать эффективную помощь правительству в трудные времена и уже предложивший свои услуги и Пенсильванскую железную дорогу, телеграфировал Стэнтону из Филадельфии: «Апатия в общественном сознании ужасает».[654]
Можно было усомниться, что для завершения дела покорения Юга найдется достаточное количество людей и денег. Ухудшение финансового положения страны можно проиллюстрировать колебаниями на рынке золота: 2 января золото продавалось в Нью-Йорке по 152, а в апреле достигло 175 долларов, после чего министр финансов решил затормозить рост цены продажами примерно на одиннадцать миллионов, но эффект оказался лишь временным. Золото вскоре снова стало расти в цене и к 17 июня перевалило за 197 долларов. В этот день президент одобрил акт конгресса, нацеленный на предотвращение спекуляций золотом, который оказался столь же эффективен, как усилия человека, пытающего остановить наводнение. После этого решения спекуляции стали еще яростнее, чем раньше, и в силу военных неудач и отставки Чейза с поста министра финансов в последний день июня золото достигло отметки 250 долларов. 2 июля акт о предотвращении спекуляций золотом был аннулирован. 11 июля, когда Эрли подошел к Вашингтону и коммуникации с городом оказались перерезаны, золото взлетело до 285 долларов – самого высокого уровня за все время войны. В день перестрелки у форта Стивенс и появления в Филадельфии слухов о том, что столица пала, оно продавалось по 282 доллара. Такие цены означали, что имеющие хождение бумажные деньги стали стоить менее 40 центов за доллар. Поскольку государственные облигации продавались за эти деньги, Соединенные Штаты при цене золота 250 долларов (за такую или более высокую цену оно продавалось в течение большей части июля и в августе) платили 15 % по своим займам. Тем не менее деньги были необходимы. Продолжающийся выпуск казначейских билетов вызывал инфляцию. Бизнес, хотя его и лихорадило, чувствовал себя хорошо; многие состояния наших дней своим происхождением обязаны 1863–1864 годам – периоду возбужденного делового климата, когда продавать было просто, большинство транзакций совершалось наличными и почти каждый, вовлеченный в торговлю или производство, казалось, мог стать богачом. Сохранялись значительные финансовые резервы и, поскольку стоимость собственности в первую очередь зависит от стабильности правительства, в момент чрезвычайного кризиса на ее поддержание расходовались огромные средства. Даже в тот момент некоторую уверенность можно было почерпнуть из того, что немцы постоянно и в больших количествах покупали наши облигации.Гораздо серьезнее стоял вопрос о людских ресурсах для армии. Несмотря на массовую иммиграцию, рабочих рук не хватало, так что даже с учетом роста стоимости жизни труд считался хорошо оплачиваемым. Тех добровольцев, которые ушли в армию в 1861–1862 годах, больше не было; ряды солдат пополняли наемники, часть из которых составляли европейские иммигранты, часть – крепкие канадцы, которые заключали контракты с оговоренными суммами вознаграждения. Несмотря на эти источники пополнения, физически годных к службе людей в необходимом количестве найти было трудно. Ветераны, военнослужащие всех званий в армии Шермана, офицеры всех армий, народные ополченцы из западных штатов, изначально входившие в отряды местной самообороны, а теперь принимающие участие в обороне Вашингтона – все это были представители лучших слоев общества; теперь почти в каждом доме поселилось горе потерь среди этих контингентов, усиливая общую подавленность и мрачные настроения.[655]