История Гражданской войны в США. 1861–1865

Для правильного понимания специфики марша по Южной Каролине надо постоянно иметь в виду ненависть солдат и офицеров к штату, который возглавил движение сецессионизма. Это, несомненно, многих из них подталкивало к проступкам, которых они не совершали в Джорджии и от которых впоследствии воздерживались в Северной Каролине, но давало легкое оправдание грабежам и злодеяниям. Генерал Блэр 7 марта сообщал, что «сегодня каждый дом на пути продвижения его частей разграблен, сундуки взломаны, разворованы ювелирные изделия, серебро и пр.».[755] Кокс после войны располагал свидетельствами об ограблениях и даже пытках людей с целью заставить их выдать, где спрятаны деньги и ценности. «Отбившиеся от своих частей, дезертиры обеих армий, мародеры, бродяги разного сорта, черные и белые, совершали злодеяния по отношению к местным жителям»; было известно о «трех произошедших изнасилованиях и одном убийстве».[756] В некоторых случаях следовало наказание. Одному солдату, который отнял часы у гражданского лица, Ховард приказал обрить голову и выгнать из армии. Кокс, командующий Двадцать третьим корпусом в армии Скофилда,[757] привел в исполнение смертный приговор, вынесенный военно-полевым судом за изнасилование; виновным, судя по его воспоминаниям, был «баунти-джампер». Военная комиссия, признав одного рядового виновным в убийстве гражданина Северной Каролины, приговорила его к расстрелу; через два дня приговор был приведен в исполнение.[758] Шерман утверждал, что в принципе все, уличенные в воровстве, подвергались наказанию, но если обратиться к свидетельствам, нельзя не видеть, как много было преступлений и сколь мало – наказаний. Тем не менее, несмотря на масштаб беззаконий, о которых мы время от времени узнаем что-то новое, злодеяния в отношении женщин были редкостью. Шерман показал под присягой, что на протяжении всего похода он слышал только о двух случаях сексуального насилия.

Впоследствии офицеры федеральной армии были склонны преуменьшать злодеяния, а многие авторы с Севера – вообще о них умалчивать, так что если даже собрать все случаи, упоминаемые в свидетельствах северян, то получится, что армии Союза не чинили ничего несправедливого, какие бы факты ни становились известны. А поскольку большинство свидетельств южан отличаются неконкретностью и пронизаны сильными эмоциями, я предпочел раскрывать эту тему по источникам со стороны Севера, оставляя возможность для естественного вывода: если бы рассказано было все, то свидетельств против армии Шермана оказалось бы намного больше.[759] Солдаты, которые шли за Шерманом, вели себя, вероятно, более гуманно, чем солдаты почти любой из европейских армий, сражавшихся до нашей Гражданской войны; но вторгнувшееся на территорию противника воинство – это всегда ужасающее бедствие.

Шерман подошел к Фейетвиллу (Северная Каролина) 11 марта и при помощи парового буксира, который поднялся по реке Кейп-Фир из Уилмингтона, наладил сообщение со Скофилдом,[760] а затем – с Грантом и Стэнтоном. Вплоть до 22 февраля Грант из ричмондских газет получал достаточное представление о действиях Шермана, но в этот день власти потребовали от газетчиков перестать публиковать любые известия, связанные с угрожающим военным положением в обеих Каролинах, после чего он мог вылавливать только уклончивые и неудовлетворительные сведения. В письме Гранту Шерман отметил: «Армия в прекрасном здравии, состоянии и духе, хотя у нас была отвратительная погода и дороги, которые помешали бы продвижению почти любых людских масс, о которых мне доводилось читать».[761]

Скофилд 21 марта подошел к Голдсборо (Северная Каролина), где через двое суток произошло желанное воссоединение с армией Шермана. «Если сравнивать относительную значимость похода к морю и похода от Саванны на север, – написал Шерман, – я бы поставил первому единицу, а второму – десятку или максимальный балл».[762] Он мог бы продолжить словами Наполеона, сказанными во время австрийской кампании: «Я победил врага одними маршами».[763]

Шерман прибыл в Сити-Пойнт для совещания с Грантом и там встретился с президентом Линкольном. Между ними состоялись две беседы, одна – во второй половине дня 27 марта, другая – на следующий день; они обсуждали прошлые операции, предвестия своего успеха и приближающееся окончание войны. В основном говорили Линкольн и Шерман, а Грант слушал и размышлял. Судя по воспоминаниям Шермана, оба генерала сошлись во мнении, что кому-то из них «придется провести еще одно кровопролитное сражение, и оно должно стать последним». Линкольн не раз повторил, что крови пролито уже достаточно, и вопрошал, «нельзя ли избежать новой битвы», на что Шерман ответствовал, что «это не в их власти»: только от Джефферсона Дэвиса и генерала Ли зависит, сойдутся ли снова две армии в «отчаянной и кровопролитной схватке».[764]