История греческой литературы Том I

По сравнению с Софоклом, Эврипид дает больше однообразия и закономерности в построении своих прологов: у Софокла они представляют собой то диалог ("Аякс", "Электра", "Эдип царь", "Эдип в Колоне", "Антигона") то монолог ("Филоктет", "Трахинянки"); Эврипид пользуется преимущественно монологом, причем, кроме "Вакханок" и "Просительниц", в следующем за ним диалоге он уже вполне развивает все, что предшествует началу действия самой драмы.

Прологи Эврипида по большей части вложены в уста лиц, зачастую богов, не принимающих затем участия в ходе пьесы. Благодаря этому самое содержание трагедии резко отделяется от вступительной части, в отличие от манеры Софокла, у которого пролог состоит из беседы одного из основных участников пьесы с каким-нибудь спутником, и их речи раскрывают зрителю все, что нужно для понимания действия. Прологи "Иона", "Ореста", "Андромахи" и "Ипполита" также обнаруживают обычную для Эврипида манеру уже во вступительных частях своих трагедий подчеркивать ту подробность, которая затем будет им положена в основу развязки. Таково упоминание Ипполита о конях (ст. 110; ср. 1173). Точно так же и птицы, которых в прологе видит Ион (ст. 154), приготовляют внимание зрителей к гибели птицы, выпившей отраву, предназначенную для Иона (ст. 1196 слл.).[689]

Аристофан и риторы упрекали Эврипида за то, что он в своих прологах иногда начинал рассказ слишком издалека.[690]

В "Вакханках" вступительная речь приходящего в Фивы Диониса (ст. 1-63) воспроизводит первичную форму обращения актера к хору, как это показывает "Тезей" Бакхилида; к ней близки вступительные речи Иолая в "Гераклидах" (ст. 1-54) и Эфры в "Просительницах" (ст. 1-41). При позднейших постановках трагедий Эврипида такое начало могло подвергаться искажениям. Так, полагают (Ф. Лео), что "Ифигения в Авлиде" открывалась рассказом Агамемнона (ст. 49), к которому кто-то прибавил необычное для Эврипида вступление. Целый ряд его пьес, написанных в промежутке между 430 и 420 гг., начинается монологом "просящего о защите", сидящего одиноко ("Андромаха", "Елена"), или с товарищами ("Геракл", "Гераклиды"), или вместе с хором ("Просительницы"). Поставив себе за правило начинать пьесу монологом, Эврипид очень часто влагает в такие же монологи излияние жалоб на постигшее говорящего горе (Адмет в "Алкестиде", ст. 661; Гекаба и Полиместор в "Гекабе", ст. 681 и 1056; Эвадна в "Просительницах", ст. 990; Креуса в "Ионе", ст. 859; Ифигения в "Ифигении в Авлиде", ст. 1279; Антигона в "Финикиянках", ст. 1485; фригиец в "Оресте", ст. 1381, 1452 и т. д.).

Существенное различие между Софоклом и Эврипидом обнаруживается в развитии драматической интриги; Эврипид часто заставляет действующих лиц достигать своей цели не путем открытой борьбы, как поступает, например, Антигона Софокла, а обманом и хитростью. Так действуют его женщины в "Гекабе", "Ипполите", "Медее", причем в своих поступках они имеют в виду только личное благополучие, не обращая никакого внимания на требования нравственного долга и справедливости. Такое явное преобладание личного начала особенно резко чувствуется в трагедиях, написанных около 410 г. ("Электра", "Ифигения в Тавриде", "Елена", "Ион", "Орест"). Подобных уловок Софокл избегает. Единственное исключение представляет Неоптолем в "Филоктете", но и он обманывает беспомощного страдальца по наущению Одиссея не ради своей выгоды, а ради общего блага (ст. 93 слл., 925 слл). Таким образом, Софокл подчиняет поступки своих героев требованиям нравственности и, в отличие от Эврипида, заставляет их действовать не ради одного только собственного благополучия.

Квинтилиан в своем сочинении "Об образовании оратора" (X, 1, 67-69) оставляет нерешенным спор о том, кто выше — Софокл или Эврипид, но указывает, что оратору больше дает Эврипид, так как некоторые находят поэзию Софокла слишком возвышенной: у Эврипида изобилие сентенций, в мыслях он не уступает философам, а в построении речей и диалогов может быть сравниваем с любым из мастеров красноречия. Заслуживает удивления его изображение чувств, особенно вызывающих сожаление. Приводит Квинтилиан и признание Менандра о преимущественном влиянии на него Эврипида.

В своей оценке Эврипида римский ритор, по видимому, придерживается "Поэтики" Аристотеля (ср., например, требование от трагедии,, чтобы она вызывала жалость; признание Эврипида самым трагическим из поэтов). Сатирик Ювенал (VI, 636) как будто тоже подчеркивает чрезмерную возвышенность Софокла: "Гласом Софокла поем вдохновенно высокую песню".

Греческая трагедия была в гораздо большей степени рассчитана на слух, чем на глаз зрителя, способного ценить и музыкальное мастерство исполнителей и блеск их речей, все богатство оттенков в произнесении которых достаточно могли знать посетители народного собрания или суда. В расчете на оценку таких знатоков строит Эврипид рассказ вестника в "Вакханках" (ст. 677 слл.) о поведении вакханок на Кифероне или второго вестника — о гибели Пенфея (ст. 1043 слл.).