История греческой литературы Том II

Греческая драма в те времена ярко отражала политическую борьбу в Афинах и постоянно затрагивала вопросы о предпочтительности той или другой формы правления, касаясь животрепещущих проблем текущей политики. "Эвмениды" Эсхила с их скрытой борьбой против реформ Эфиальта [107] были не единственным произведением такого рода. В "Антигоне" Софокла поднимался вопрос о границах государственной власти [108]. Эврипид откликается на целый ряд политических вопросов, интересовавших его современников. В его "Финикиянках", "Гераклидах", "Оресте", "Просительницах" [109] и в других сочинениях разбросан целый ряд диалогов, речей и отдельных сентенций политического содержания, которые живо напоминают нам рассуждения, встречающиеся позже у философов. Вполне возможно, что Фукидид воспринял от драматургов и элементы софистического учения: в это время театр был главным местом, где знакомились с новыми учениями. Аристофан говорил: "Для взрослых людей учителями являются поэты" ("Лягушки", 1055).

в) Рационализм Фукидида

Кроме внешних отличий "Истории Фукидида" от повествований его предшественников, есть еще очень важное внутреннее различие между ними в принципе описаний исторических событий, в выявлении причин их возникновения. В "Истории" Геродота, наряду с человеческими факторами, постоянно действуют сверхчеловеческие силы — слепой рок, воля божества, даже его зависть к человеку. Геродот, правда, верит в существование закона, руководящего историческими событиями, но этот закон — исключительно религиозного порядка, идущий скорее извне и свыше, чем вытекающий из-самих фактов. Это — старый закон религиозной политической морали, "закон Немесиды". По этому закону всякая вина влечет за собою наказание. Преклонение перед религиозным законом побуждает Геродота вносить в историческое изложение много предсказаний оракулов, отводить много места чудесам. Напротив, Фукидид обозревает исторические события и устанавливает связь между ними независимо от религии. Во всем сочинении Фукидида нельзя указать ни одного места, которое обличало бы в авторе теологическую точку зрения, в котором превратности судьбы отдельных лиц или государств изображались бы в зависимости от религиозных верований. Ни одной военной неудачи, ни одного бедствия историк не объясняет сверхъестественным вмешательством. Он не признает чудес. По мнению Фукидида, все в мире совершается по незыблемым законам природы, без вмешательства божества. Однако критики народных верований он не дает нигде.

Правда, отдельные лица его "Истории" в своих речах высказывают мнения о возможности вмешательства божества, но из этого не следует, что Фукидид сам разделял эти мнения. Так, например, Никий очень серьезно убеждает своих солдат надеяться исключительно на помощь богов и прибавляет, что состояние, в котором находится его войско, может пробудить скорее сострадание, чем зависть богов (VII, 77, 4). Но из этого нельзя сделать вывод (как делают некоторые комментаторы), что Фукидид верил, подобно Геродоту, в Немесиду или в то, что благополучие людей внушает богам зависть.

В знаменитом диалоге мелосцев с афинянами (V, 85-113) мелосцы выражают надежду на помощь богов. "Судьба, управляемая божеством, — говорят они, — не допустит нашего унижения, потому что мы, люди богобоязненные, выступаем против людей несправедливых" (104). На это афиняне возражают, что "повсюду, где люди имеют силу, они властвуют по непререкаемому велению природы", т. е. афиняне ссылаются на право сильного. Который же из двух принципов сам Фукидид считает господствующим в мире? Он не говорит этого прямо, но ясно, что верит в господство второго принципа, и поэтому совершенно неправы те комментаторы (например, Шталь), которые выводят из этого места заключение, будто Фукидид твердо верил во вмешательство богов в людские дела.

Правильнее поступали древние ученые, которые на основании подобных мест считали Фукидида "безбожником", "проникшимся воззрениями Анаксагора" (Маркеллин, § 22).