Получив в кассе деньги, Розенбаум при выходе из здания политполиции повстречал Курнатовича. Поздравив последнего за то, что он хорошо держался перед начальством и обо всем говорил толково, он тотчас же пригласил агента в приемную и вручил под расписку ему тысячу пятьсот злотых на начало работ по подготовке агентов из числа рабочих, а затем от себя лично — двести злотых «в знак нашей дружбы и сотрудничества на перспективу». На этом они расстались.
На обеде в «Астории» Корвин-Пиотровский и Розенбаум, устав от напряжения служебных дел, слегка расслабились и почему-то перешли к воспоминаниям молодости, но затем также неожиданно прекратили об этом говорить. Прощаясь, полковник сказал Розенбауму: «Эдуард, я думаю, ты все правильно понимаешь, и у тебя не должно быть по отношению ко мне никаких сомнений, мы старые служаки. О крэсах временно забудь, как бы их и не было. Единственная теперь твоя забота и работа: Лодзь, Люблин, Кутно и вообще Центральный промышленный район, Конгрессувка. Видеться мы должны минимум два раза в месяц. Рапорты присылай в исключительно важных случаях по адресу: гостиницы «Бристоль», «Варшава».
В тот же день ночным поездом импрессарио выехал в Радом. На следующий день к нему в гостиницу явился Горжевский с информацией о том, что на орудийно-оружейном заводе, кроме ячейки «Свободный Рабочий», существует еще городская организация под названием «Свобода Трудящихся» («Воля для люду працуенцэго»). В ней насчитывается до 150 человек, большинство из них рабочие из частных предприятий города. В комитете же — преимущественно оружейники. На след этой организации Горжевский напал благодаря своему товарищу Лесневскому, который познакомил его на собственной квартире с неким Давыдом Гурвичем, фельдшером Радомской еврейской больницы. Представляя пришедшего Горжевского как члена организации «Свободный Рабочий», Линевский попросил Гурвича продолжать ранее начатый разговор, из которого выходило, что фельдшер как председатель комитета организации «Свобода Трудящихся» ищет пути соединения двух организаций в одно целое, «ибо у той и другой цель одна — свобода, равенство, братство». Вместе с этим в беседе с Горжевским и Лесневским Давид Гурвич выразил обеспокоенность тем, что многие из «Свободного Рабочего» уже находятся под колпаком у полиции, а это значит, что обеим организациям надо проявлять высокую бдительность, тем более что из Лодзи также поступают тревожные новости, и спросил на сей счет мнение товарища Горжевского.
Не ожидавший такого поворота, последний все же нашелся и ответил, что он «вполне согласен с объединением двух организаций, тем более, что это укрепит их материально, но решить такой важный вопрос может только собрание комитетов двух организаций, хотя любое большое скопление людей достаточно опасно». На этом собеседники разошлись, договорившись еще обязательно встретиться.
В ходе этого разговора Горжевский сумел запомнить свыше десятка фамилий активистов организации «Свобода Трудящихся», их список при встрече он вручил Розенбауму. По характеристике агента Гурвич являл собой тип достаточно образованного человека. Он окончил русскую гимназию, учился в Харьковском университете на медицинском факультете, но во время Февральской революции вынужден был оставить университет и вернуться к родителям в местечко Конин бывшей Радомской губернии, откуда он родом. В Радоме он экстерном окончил фельдшерскую школу и занимался в Конине частной медицинской практикой. С установления польской власти Гурвич устроился на штатную должность фельдшера в Радомскую еврейскую больницу.
Сказанное Горжевским Розенбаум оценил как большую удачу и порекомендовал ему как можно ближе сойтись с Гурвичем, чтобы установить, с кем он имеет связь в Лодзи. Выдав ему 300 злотых на расходы, связанные с сыском, и 100 злотых в качестве премиальных за важную информацию, он сообщил Горжевскому, что завтра утром выезжает по театральным делам по маршруту Кельцы, Люблин, Лодзь. Услышав, что импрессарио будет в Люблине, он тотчас же заявил, что там на авиационном заводе «он имеет трех приятелей еще со времен похода 1920 года, на которых можно вполне положиться, так как они являются убежденными поляками-националистами». В ответ на это Розенбаум сказал: «В таком случае садитесь и пишите к одному из них письмо и просите, чтобы он познакомил меня с двумя другими, но предупреждаю, чтобы потом не было недоразумений, дело серьезное. Напишите также о себе и напомните, что их усилия будут вознаграждены. Фамилии моей в письме не упоминайте, а пишите «на подателя письма». После чего Розенбаум отдал агенту бумагу, перо и усадил писать письмо, а сам тем временем распорядился приготовить ужин и закуску на две особы прямо в номере. Еще до того как принесли ужин, письмо было написано и адресовано на имя Чеслава Чайковского.