В тот день шла пьеса «Павел I». Во время одного из антрактов галантный импрессарио пригласил Цейтнера с женой в буфет на рюмку водки, потом постепенно разговор пошел о пьесе, в ходе чего мастер стал жаловаться на то, что мизерный заработок делает для них недоступным не только театр, но и кино, и что он очень благодарен за себя и рабочих за выданные им импрессарио контрамарки. Этот разговор послужил поводом к тому, что отзывчивый Розенбаум стал расспрашивать фабричного мастера об условиях работы на фабрике и при этом выразил надежду, что «при монополизации табачного производства (в сейме в то время как раз обсуждался вопрос об этом — В.Ч.) условия их работы, несомненно, улучшаться и нещадная эксплуатация фабрикантами рабочих будет ослаблена». Разговор этот был мимолетным, а так как начинался третий акт, то любезный собеседник выразил лишь сожаление, что начатый разговор нельзя продолжить. После спектакля Розенбаум пригласил супругов вместе с ним поужинать и немного поболтать. Цейтнер тотчас же указал импрессарио на ближайший еврейский ресторан — кухмистерскую. Выразила удовлетворение по поводу принятого решения и миловидная его жена, сказавшая, что «ресторан этот, хотя и не первоклассный в Гродно, но фиш (фаршированная рыба, любимое еврейское блюдо — В.Ч.) готовится здесь замечательно». Розенбаум охотно поддакнул, вспомнив, что «фаршированная щука по-еврейски — это самая прекрасная закуска под русскую водку», заслужив этими словами уже полную симпатию со стороны супругов. Насколько глава семейства походил на интеллигента, настолько жена его была проста и непосредственна. Он был в возрасте 30–35 лет, а она 27-30-ти. Оба хорошо владели русским и польским языками, но друг к другу обращались по-еврейски и каждый раз извинялись за это перед Розенбаумом, на что тот вполне искренне отвечал: «Говорите, говорите. Я владею немецким языком, и если вы будете говорить не спеша, то и я все пойму». И в доказательство этого, ломая немецкий язык, сказал по-еврейски, на жаргоне, которому научился еще в Пинске от своего квартирного хозяина Абрама Арбуза, несколько самых простых фраз. Это произвело на супругов самое приятное впечатление, а после выпитой рюмки разговор пошел совсем легко. Затронув вопрос о положении евреев в Польше, Розенбаум с целью укрепить к себе еще большее доверие, стал выражать супругам свое полное сочувствие в их горьких сетованиях на жизнь, постепенно превращаясь в их глазах в настоящего юдофила. В результате это привело к тому, что Цейтнер, внезапно нахмурив свои лохматые брови, с негодованием произнес: «Евреи, к сожалению равноправны сегодня только в Советской России и отчасти в Палестине. В Америке же, хотя по закону мы и равноправны вместе с другими людьми, но и там бедняка-еврея душит проклятый капитал». Не желая сразу напирать на интересующий агента вопрос, он умело перевел разговор на общие темы, полагая более правильным отложить кульминацию его на более благоприятный случай. На прощание госпожа Цейтнер, мило улыбаясь импрессарио, сказала: «Послезавтра суббота, и если вы не побрезгуете, то приходите к нам в 12 часов дня на кухэн и цимес. Наш адрес: Школьная, 12, квартира 3». Розенбаум пообещал прийти, но при условии, если хозяйка разрешит ему принести с собой выпивку. Эти слова были произнесены с таким гусарским выражением лица, которому могли бы позавидовать многие актеры труппы. Контакт с Цейнтнерами был установлен.
На следующий день агент-импрессарио отправил Корвин-Пиотровскому шифрованное донесение: «Иду по следу. Срочно высылайте деньги на текущие расходы. Антоний Ружа. Адрес: Гродно, гостиница «Империал». А в субботу к назначенному времени Розенбаум в хорошем настроении отправился к своим новым знакомым, прихватив с собой две бутылки виноградной пейсаховой водки и бутылку ликера «Балевский». В доме у Цейтнеров Розенбаум застал одну хозяйку. По ее словам, муж вот-вот должен был вернуться. И действительно, минут через десять домой пришел Цейтнер с двумя своими приятелями: Либерманом и Лейзеровичем. Оба они были одного возраста с хозяином дома и, как потом оказалось, работали граверами в частной типографии Лапина. Хозяйка тотчас же позвала всех к столу, который накрыла, как в праздники, посредине комнаты и вскоре поставила на него фаршированную рыбу. Розенбаум достал спиртное.