Когда весть об этом ужасном и плачевном происшествии, способном сокрушить скалы и выломать двери жилищ, [по неожиданности напоминавшем] падение с неба манны и звезд, дошла до трисиятельной, от царя царей царицей поставленной Тамары, в Тбилиси, в крепостном ее дворце Исани[126]
, обиталище ее, во всем подобное раю, превратилось в ад. Вместо радости и развлечений стали там раздаваться голоса плача и воздыханий, вместо света незатененного воцарился мрак, сокрушались как [действительные] существа, так и мысленно сущие. Тамара же, это солнце, лицо эфирное, воздух чистейший, свет без тени, села во мраке и рвала на себе волосы, при этом поток ее крови опереживал поток слез у нее. Патриарх и чтимые вельможи отправились в Самшвилде[127] к сестре царя, царице Русудане, и, рассказав ей слова страшные, ужасные и трудно представимые, взяли ее оттуда вместе с ее воспитанником[128], их, конечно, встретили. Обнимая друг друга и обливаясь слезами, смешанными с кровью, они вошли в царский дворец. Подняв глаза вверх, они увидели, что до небес вознесенный престол, это седалище светлее солнца гаваонского и лучей аелонских (Ис. Нав. X, 12), — волею судеб пуст и свободен. Озираясь кругом, увидели патриарха Михаила, стоявшего вместе с другими епископами, везира Антония, военного министра Кубасара и прочих должностных лиц: министра финансов Кутлу-Арслана, чухчарха[129], Вардана Дадиани, шталмейстера Чиабера, министра двора[130] Афридона, премьер-министра Ивана [Кобулисдзе], вельмож, азнауров, рыцарей, рабов, а также порфиру, венец, скипетр и оружье, счастливо им употреблявшееся. Они еще раз обвели глазами кругом, и представились им: полный дворец, отряды бойцов, войска, опустошенные и разоренные города и крепости. С другой стороны, вспоминали человека, ростом как бы Горгасала[131], силою Ахиллеса, светилам подобного, непобедимого. Каким языком выразить или как изобразить день этот невоспроизводимый. Какая печаль, какой плач, какие воздыхания, какие потоки слез, смешанных с кровью, какие причитания и воспоминания от времен Адама до праведного Авеля, от Якова до Иосифа, от Давида до Ионафана?[132]. О, безутешность [положения], о, отказ от телесных доспехов, облечение в власяницу и воздержание от всего съестного! Это до сих пор.XIII
С этих пор, привлекая, подобно адаманту, разум, начну я сражаться и воевать. Ударяя о камень железом, исторгну огонь любви, похвалы и пожеланий; раскалю печь и вознесу ее до неба. В ней найду эфир огненный, а около нее землю, в огне уничтожающую непослушных, в тоже время, подобно огню, помогающую друзьям и любителям и полезную для них.
Если некогда Навуходоносор среди трех отроков четвертым видел одного из троицы (Дан. III, 92), здесь теперь, вместе с несравненной и превознесенной Тамарой, троица видна четверицей.
Собрались представители семи частей этого царства и дерзнули доложить царице Русудане[133]
: “Сегодня ты заменяешь Тамаре родителей. Она, будучи юной, по уму выглядит не юной, а сознательной, разумной и знающей; она слушается и почитает тебя, принимая за незримых теперь родителей. Предложи ей и посоветуй прекратить безмерную скорбь; пусть воссядет на трон, на который возвел ее превысокий и мужественный брат ваш и отец ее, и покажет сияние и могущество венценосного рода и дома вашего. Если бы она, — это ожерелье и венец государства, — не была совершенной и способной управлять царством и, говоря высокопарно, по олимпийски держать его, ей не были бы вверены престол Давида и печать Соломона[134]. Пусть она теперь начнет царствовать и, совершив обряд коронации, в преднесении животворящего креста, сопутствуемая благословением Мелхиседека, благословившего Авраама (Быт. XIV, 18—19), взойдет и сядет на престол отцов своих; пусть держит концы земли и царствует от моря до моря”. Русудана, одобрившая и подтвердившая это предложение, доложила об этом царице и владычице Тамаре. Та, выслушав просьбу вельмож семи царств[135] и вняв совету, ими предложенному, подчинилась им, правда, не совсем охотно.