История императорской власти после Марка

Обратим внимание на заявление о том, что историк собирается описывать известные ему деяния императоров. Сопоставляя эти слова со сделанным выше заявлением о намерении Геродиана рассказывать о том, что он видел и слышал, мы не можем уклониться от заключения, что здесь историк еще раз отгораживается от литературных источников и выражает притязание на непосредственное или почти непосредственное отражение исторической действительности. Тон, восхвалявший подвиги императоров, исторической литературы второй половины II в. н. э., т. е. близкого к Геродиану времени, известен нам по произведению Лукиана «Как следует писать историю». В связи с победоносным походом Луция Вера против парфян в 162—165 гг. появилась обширная литература, посвященная этому походу. Отличительными ее чертами были выспренняя льстивость и далекое от реальной осведомленности содержание. Лукиан протестует против представления высмеиваемых им писателей, будто легче и проще всего писать историю, стоит только в какой-то небольшой степени владеть пером (гл. 5). В качестве одного из пороков исторических сочинений он отмечает небрежное отношение к фактам и злоупотребление похвалой правителям и военачальникам (гл. 7). Превознося своих и унижая чужих, такие историки стирают ту грань, какая существует между историческим повествованием и похвальным словом. Забывается и различие между поэтическим произведением, где вполне уместен полет фантазии, и историей, где он недопустим (гл. 8). Приятность может сопутствовать дельному, т.е. сообразному с истиной, изложению, но подлинное назначение исторического повествования — показ истины. Превосходящая всякую меру лесть способна, по мнению Лукиана, вызвать только отвращение со стороны восхваляемых, если последние обладают достойным мужчины умом (гл. 12). В насмешливом тоне, пересыпая свою речь историче-{155}скими и мифологическими примерами и сравнениями, Лукиан приводит пышные и претенциозные вводные слова услышанных им описаний похода Луция Вера (гл. 14—15). Не будем дальше следить за ходом рассуждения Лукиана. Для нас важно было найти реальную параллель к тем историкам-панегиристам, с которыми не хочет иметь ничего общего Геродиан. Неумение и даже нежелание передавать историческую правду, низкопоклонство и наклонность к пустозвонным внешним эффектам одинаково претят как Лукиану, так и Геродиану.

По одному частному поводу — количество убитых и взятых в плен в битве при Лугдуне со стороны Севера и Альбина — Геродиан говорит, что это число дается писателями по-разному в зависимости от прихоти автора (III, 7,6). Вспоминая историческую ситуацию и тенденцию историков к лестному для императора освещению событий, мы вправе понять слова Геродиана в том смысле, что в угоду Септимию Северу историки его времени выдумывали цифровые показатели, чтобы представить в наиболее блестящем виде его победу над последним соперником, стоявшим на его пути к единовластию,— Альбином.

Видимо, для времени правления и, в частности, для походов Септимия Геродиан мог бы многое почерпнуть из имевшейся тогда литературы, начиная с жизнеописания императора, им самим составленного. Однако и здесь Геродиан остается верным своему принципу стараться быть независимым от исторической литературы там, где последняя могла ему кое-что дать. Он настаивает на том, что его исторический труд отражает действительность в той мере и в том виде, в каких он, Геродиан, видел ее и слышал о ней.

Почему мы должны проявлять недоверие к признаниям автора, который решительно и последовательно отрицает свою зависимость от чужих исторических повествований и противопоставляет им свой труд, основанный на результатах собственного непосредственного опыта и на рассказах лиц, видимо, более или менее близко стоявших к событиям.