История императорской власти после Марка

Геродиан чрезвычайно скупо осведомляет читателя о том, как ему стали известны те или иные описываемые им события или явления. Кое-что он видел, кое-что он слышал, кое к чему имел близкое касательство, находясь на императорской или общественной службе (т. е. опять-таки видел, но уже с более близкого расстояния, и слышал от лиц, имевших возможность многое наблюдать вблизи). Но какой именно из этих источников осведомленности историка действовал в каждом отдельном случае, этого Геродиан нам не открывает. В очень редких случаях, притом даже не очень важных с источниковедческой {156} точки зрения, Геродиан прямо говорит об автопсии. Коммод дал народу невиданные дотоле зрелища. Он уже заранее объявил, что будет без промаха поражать зверей копьями и стрелами. В назначенный день он действительно выполнил обещание, показав чудеса меткости. Звери были привезены с разных сторон: «Мы тогда и увидели тех, кому мы удивлялись на картинах». По поводу секулярных игр, устроенных Септимием Севером в 204 г., Геродиан пишет: «Мы увидели при нем разнообразные зрелища одновременно во всех театрах». Еще раз тот же глагол «видеть» в первом лице множественного числа аориста употреблен в сообщениях о сумасбродствах Антонина (Каракаллы), связанных с его увлечением Александром Македонским. Он наполнил Рим изображениями македонского царя, «а кое-где (надо думать, там же, в пределах Рима) мы видели смехотворные изображения» (речь идет о голове с двумя лицами — Александра и Антонина). Мы имеем, таким образом, прямое свидетельство о пребывании нашего автора в Риме по крайней мере три раза — в правления Коммода, Септимия Севера и Каракаллы. Все три раза речь идет не о событии или происшествии в собственном смысле слова, а о зрительных впечатлениях. Предупредив читателя в самом начале своего труда, что он пишет, основываясь на том, что ему довелось видеть и слышать, Геродиан не считает нужным точно разграничивать виденное от слышанного, и самое употребление глагола «видеть» в трех перечисленных выше случаях следует рассматривать не как печать достоверности, а, скорее, как стилистический прием типа «вот что тогда можно было увидеть», «вот что видели тогда люди» (ср. I, 15,1 — «чтобы увидеть то, чего они раньше и не видели и не слыхали»; III, 8,10 — «призывая всех прийти и посмотреть то, чего они не видели и не увидят»).

С большой долей вероятности можно думать, что картины, увековечивавшие походы императоров и выставленные на общее обозрение, принадлежат к числу тех вещей, которые Геродиан видел собственными глазами. Септимий Север после своих успехов в Парфии отправил послание сенату и народу и, кроме того, приказал выставить картины, изображавшие его битвы и победы (III, 9,12). Еще раньше Геродиан говорит о выставленных напоказ изображениях сновидений Севера (II, 9,4). Антонин (Гелиогабал), желая приучить римский сенат и народ к виду императора, носящего роскошные восточные одеяния, послал в Рим из Никомедии для установки в здании сената над статуей Победы свой портрет во весь рост в облачении жреца, совершающего священнодействия (V, 5,6—7). Максимин приказал изобразить на картине большого размера свою битву с {157} германцами и свои подвиги в ней и выставить эту картину перед зданием сената (VII, 2, 8). Не может быть полной уверенности в том, что Геродиан сам видел на поле битвы при Иссе бронзовую статую Александра Македонского, о существовании которой в свое время он знает (III, 4, 3), или остатки стены вокруг Византия, свидетельствовавшие о высокой технике строителей и военной доблести тех, кто ее разрушил (III, 1,7).