Признавая, в согласии с показаниями самого Геродиана, что некоторые его рассказы и сообщения передают непосредственно увиденное им, мы не можем и не должны уклониться от отнесения ряда его рассказов и сообщений (притом большей их части) за счет собранного им устным путем материала.
{160} Выше была речь о неточности и расплывчатости хронологических и географических показаний Геродиана. К этому следует добавить, что в его рассказах обычно даются имена лишь главных действующих лиц, изредка и второстепенных[21]. Все это направляет нашу мысль в определенную сторону. Не зафиксированное в письменном виде повествование с определенными хронологическими и географическими данными, не документальный текст, а услышанный Геродианом устный рассказ, не содержавший в себе необходимых историку уточнений по части времени и места, естественнее всего считать источником для изложения тех событий, которые Геродиан не мог наблюдать сам. Собранные у разных свидетелей рассказы, с трудом укладывавшиеся в более или менее жесткие хронологические рамки, лишенные точных географических данных, вращались вокруг главных действующих лиц. У Геродиана не было ни возможности, ни желания придавать им то, чего в них недоставало. Своим делом он считал риторическую обработку собранного материала, чтобы получить свои впечатляющие, бьющие на эффект эпизоды, не всегда точно локализуемые и часто соединенные с окружающим контекстом зыбкими хронологическими мостиками. Одна довольно характерная для первичных записей событий (свидетелем которых записывающий не был) черта присуща многим рассказам Геродиана — ссылка на слухи («говорили», «злословили» и т. п.). Гораздо реже прибегает он к сопоставлению вариантов. Такие моменты сохраняются у Геродиана, несмотря на его тенденцию давать закругленные рассказы. Луцилла, сестра Коммода, делает сообщником своих враждебных императору замыслов знатного и богатого молодого человека Кодрата. «Злословили, — сообщает по этому поводу Геродиан, — что она состояла с ним в тайной любви» (I, 8,4). Марция, завладев списком тех, кого собирался казнить Коммод, посылает за Эклектом. Он обычно приходил к ней как императорский кубикулярий, а кроме того злословили, что она состоит с ним в любовной связи (I, 17,6). Это обстоятельство никак не влияет на ход событий; Лэт, о котором не было подобных слухов, ведет себя совершенно так же, как и Эклект, но народная молва существовала, и с ней историк считается. Частое общение находившихся на виду лиц не только в этом случае породило подобный слух. Уместно вспомнить о передававшемся из уст в уста в лагере 10 тыс. греков слухе о близких отношениях между Киром Младшим и приехавшей к нему для переговоров киликийской царицей. {161} Невоздержанный образ жизни Юлиана был предметом нареканий (II, 6,6). Отнесем сюда и тайные предостережения людей старшего возраста против излишнего доверия к произнесенной в сенате речи Септимия Севера с обещаниями самого обнадеживающего характера. Большинство сенаторов поверило императору, но были среди представителей старшего поколения и такие, кто в частных беседах говорил о коварстве Севера, его способности притворяться и в конечном счете добиваться того, что ему выгодно (II, 14,4). Эти опасения, впоследствии оправдавшиеся, могли сохраняться в устном предании и оживиться после смерти Севера и его сына Каракаллы. После рассказа о первой крупной победе Севера над войском Нигера — этим войском командовал Эмилиан — Геродиан вспоминает о ходившем по поводу этого Эмилиана слухе, будто он с самого начала изменил Нигеру (III, 2,3). В объяснении причин предательства Эмилиана было расхождение: одни говорили о зависти по отношению к Нигеру, другие — о влиянии писем от детей, находившихся в Риме в руках Севера и умолявших Эмилиана позаботиться об их спасении (там же). По-видимому, множество слухов ходило о ливийце Плавтиане, который, будучи человеком простого звания, выдвинулся при Севере до поста префекта претория и стал необыкновенно влиятельным. Недоброжелатели рассказывали о нем, что он в молодости подвергся изгнанию, после того как был уличен в мятеже и многих преступлениях (III, 10,6). В поисках причин благосклонности императора к Плавтиану строились догадки и о родстве между ними, и об интимных отношениях (там же). Любимый вольноотпущенник Антонина (Каракаллы), его секретарь Фест, умер во время пребывания императора в Илионе. Смерть его совпала с увлечением Каракаллы памятью Ахилла. Фесту были устроены очень пышные похороны, так как, уподобляя себя Ахиллу, император увидел в умершем Патрокла. Вся эта ситуация вызвала два объяснения: одни говорили, что Фест умер от болезни, другие — что он был отравлен специально для того, чтобы быть похороненным, как Патрокл (IV, 8,4).