История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов

Если даже правлению бармекидов стоило больших усилий справляться с подобными трудностями, то самодержавие Харуна повело, конечно, лишь к тому, чтобы еще пуще усугубить зло. До сей поры управление в восточных провинциях велось хотя бы в общих чертах недурно. Во время личного своего пребывания в Хорасане в 178 (794) Фадл упорядочил многое в этой области, по крайней мере все то, что могло быть улучшено попечением правителя. Благодаря этому позднейшие волнения ограничивались сравнительно незначительной распространенностью. Но с падением бармекидов наместник Хорасана, Иса Ибн Алий, принялся самым бесчестным образом грабить вверенную его управлению область. Начиная с 189 (805) громкие жалобы стали доходить до самого Багдада. Харун был настолько недальновиден, что во время благоразумно предпринятого им объезда восточных провинций он уже в Рейс позволил себя одурачить Исе, который поспешил к нему навстречу и задобрил его изысканной лестью и выдачей части награбленного в виде княжеских подарков. И вот, когда внук бывшего наместника Омейядов Насра ибн Сейяра, Рафи ибн Лейс умертвил из-за своих личных счетов второстепенного наместника в Самарканде, потерявшие всякое терпение местные жители провозгласили его своим предводителем. В союзе с некоторыми тюркскими племенами ему посчастливилось разбить Ису, а в следующем неудачном сражении в 191 (807) пал и сам наместник. Возмущенный всем происшедшим, халиф отправил в Хорасан Харсаму ибн А’яна, и тот сумел весьма искусно нейтрализировать действия Алия, сына покойного наместника, только что его заместившего. Доверенный Харуна торжественно обещал народу на будущее время лучшее управление, но Рафи по-прежнему распоряжался неограниченно за Оксусом. Дела складывались до такой степени серьезно, что повелитель счел необходимым лично выступить в поход против мятежника. Он послал наперед в Мерв своего сына Ма’муна, а сам с главными силами тронулся вслед за ним. Халиф прибыл в Туе (нынешний Мешхед в Хорасане), но здесь настигла его скоротечная болезнь[332], которую не мог перенести преждевременно истощенный постоянной беспорядочной жизнью организм. Повелитель скончался, имея только 45 лет от роду[333], 3 Джумада II 193 (24 марта 809), при угнетающем сознании, что его постель окружают шпионы обоих его сыновей, эгоистические происки которых угрожали уже теперь нарушить ежеминутно правильность престолонаследия, а вместе с тем и посягали на государственную безопасность. Это было прямой виной не по заслугам прославленного усопшего правителя, и опасность в скором времени должна была осуществиться в самых ужасных размерах. Трудным, почти невозможным, быть может, оказывалось достижение на деле целей политики Мансура и бармекидов — скрепления надолго единения арабов и персов при помощи безусловного взаимодействия обеих наций; но преследование этого плана, не следует забывать, представляло единственную возможность сдерживать мирным путем оба народа под одним и тем же скипетром. Поэтому самым лучшим и наиболее ярким свидетельством полной политической несостоятельности Рашида может послужить его крайнее легкомыслие, допустившее исчезновение самой возможности единения народов благодаря размножившимся в его царствование гаремным интригам. Было у него трое сыновей: Мухаммед, Абдулла и Касим, и все они имели известные права на престолонаследие. Абдулла был самый старший, но прижитый от персидской рабыни. Хотя закон был на его стороне, но признание его наследником было бы оскорблением для столь известной из сказок «Тысячи и одной ночи» законной супруги халифа, Зубейды. Долгое время она полновластно управляла Харуном; в угоду ей халиф заставил принести присягу как наследнику в 173 (789) или 175 (791) второму своему сыну Мухаммеду, принявшему при этом титул аль-Амин («надежный»). Распоряжением же, сделанным позже (183 = 799), назначался ему в преемники Абдулла, прозванный Аль-Ма’мун — «доверия достойный». Временно первый управлял в качестве генерального наместника Ираком и Сирией, а второй — Мидией и восточными провинциями. В 186 (802) провозглашен был третьим наследником Касим, получив прозвание Аль-Му’таман («уверенный»). Его управлению были поручены Месопотамия и «оборонительные линии». Между тем незадолго до катастрофы с бармекидами (186 = 802) халиф повелел закрепить это распоряжение, напоминавшее современникам подобное же разделение государства Людовиком Благочестивым, двумя документами: по одному из них буквально запрещалось Амину, под угрозой лишения трона, пытаться нарушать в чем-либо присвоенные Ма’муну права, а в другом обязывался, в свою очередь, Ма’мун торжественно сохранять верность по отношению к своему брату властелину. Обе грамоты, ради вящего освящения их содержания, сохранялись в Ка’бе в Мекке. Что думали касательно этих постановлений находившиеся еще тогда у кормила правления бармекиды, нам ничего неизвестно. Едва ли, однако, могли они одобрять подобного рода распоряжения. Вероятно, эти дельцы опасались открыто выступить против интриг принцев и их приверженцев и верили в свою силу, полагая, что сумеют в предстоящих осложнениях стойко выждать, как это им удалось в былое время при Хади, не выпуская из рук, в общем, руководительства текущими делами. Падение их удаляло из среды соперничествующих принцев всякую нейтрализующую, уравновешивающую силу. Меж тем третье повторение акта присяги, совершенное по особому повелению в 189 (805), не приносило в сущности ровно ничего положительного. Как бы там ни было, одно уже отделение персидских областей от арабско-иракских нарушало единство государства. Если бы даже Амин и Ма’мун решились строго блюсти новое устройство, и в таком даже случае отдельно управляемая продолжительное время Персия привыкла бы, без сомнения, к такой широкой самостоятельности, что позже трудно бы было заставить ее жителей снова вернуться к прежней подчиненной зависимости. Но ведь сразу же становилось и теперь ясным, что дурные отношения, существующие между обоими наследниками престола, поставили их в положение в высшей степени неестественное, при всей их сдержанности с самого же начала оказывавшееся непрочным. И эта рознь между отдельными личностями становилась тем более опасной, что совпадала как бы намеренно с враждебным настроением обеих национальностей. Действительно, мы видим, что бывший камергер Харуна, Фадл ибн Раби, правая рука Амина, предан был всей душой арабским интересам, а доверенное лицо у сына персиянки, Ма’муна, Фадл ибн Сахль, бывший огнепоклонник, лишь в 190 (806), побуждаемый своим высоким покровителем, принял официально ислам. По его-то совету и выпросил 22-летний принц у Харуна взять его вместе с собой в Хорасан (193 = 809), чтобы на всякий случай находиться на персидской почве.