Можно, пожалуй, сказать, что в отличие от периода либеральной революции и реакции абсолютизма к концу эпохи господства «умеренных» (для удобства ее обычно отождествляют со временем самостоятельного правления Изабеллы II) государство, администрация, общество и даже экономика существовали на новых основаниях; что на смену абсолютизму и Старому порядку пришли доктринерский либерализм и капиталистическое общество. Однако за концепциями скрывается не столь ясная действительность. Корона превратилась в непредсказуемую силу и произвольно, часто без всякой очевидной причины вмешивалась в политический процесс. Государственная власть стала монополией политико-экономической олигархии, сформировавшейся на фоне дезамортизации, спекуляций и финансового ажиотажа; подавляющее большинство населения — неимущий и неграмотный сельский пролетариат — исключалось из участия в политическом процессе. Партии представляют собой объединения, основанные на родственных и дружеских отношениях или на временных политических интересах, которые способны стабилизировать систему только в случае, если их лидером является генерал. Даже для участников политической системы насилие, вооруженное восстание или мятеж остаются единственным действенным средством, чтобы сломить волю королевы или преодолеть ее прихоти и прийти к власти. При этом сама революция остается типичной для Старого порядка — это вооружение народа и уличные столкновения. Она такова не из-за избытка либерализма, и направлена она не против либерального государства — эта революция происходит в государстве и обществе с ощутимыми следами Старого порядка. На баррикадах рискуют жизнью ремесленники, владельцы магазинов, чиновники, рабочие; крестьяне восстают, когда до них доходят отголоски революции или когда наступают голодные времена. Хосе Мария Ховер[320]
справедливо определил власть «умеренных» как политический режим, при котором «олигархия стремится сохранить формы политического представительства, пожертвовав последствиями его применения даже в условиях ограниченного избирательного права, что находится в полном соответствии с их теоретическими воззрениями». «Умеренные» стремились покончить с революцией, чтобы построить государство, а после двадцати пяти лет правления неожиданно осознали, что революция все еще жива, а государство вот-вот погибнет.3. Демократическая революция, реставрация монархии (1868–1898)
В среде прогрессистов начались дискуссии по фундаментальному вопросу: поддерживать Изабеллу II или нет. Большинство высказалось за то, чтобы немедленно отказаться от поддержки королевы, а поскольку генералов, готовых совершить революцию, было достаточно, решили придерживаться разработанной стратегии — сблизиться с демократами, чтобы расширить социальную базу революционного движения. Те демократы, которые не отказывались от перспективы достижения демократии в рамках монархической конституции (Мануэль Бесерра, Кристино Мартос или Сехисмундо Морет), присоединились к заговору, но добавили к планам государственного переворота свое требование: в случае победы революции следовало созвать на основе всеобщего избирательного права Учредительные кортесы, которые должны были решить вопрос о том, будет ли новый режим республиканским или монархическим. Подобное поведение оказалось не по вкусу большинству лидеров демократов, которые считали свои республиканские принципы несовместимыми с союзом с прогрессистами, считая его проявлением оппортунизма. Как бы то ни было, военный мятеж шел полным ходом, генерал-капитаны его поддерживали, приверженцы королевы были разгромлены, и демократы-республиканцы не сидели сложа руки: опираясь на своих сторонников, они создавали хунты, принимали участие в боях, совместно с прогрессистами составляли декларации демократического содержания.
Революция на марше