Во время «арагонской смуты» королевская воля также столкнулась с проблемой строгого соблюдения фуэро. Этот вопрос оказался тесно связан с делом об измене государственного секретаря (с 1567 г.) Антонио Переса. Он был одним из самых близких помощников монарха, но судьба его резко изменилась в 1578 г., с момента убийства Хуана де Эскобедо, секретаря дона Хуана Австрийского. С самого начала говорили, что Перес организовал это убийство; его также обвиняли в интригах и тайных переговорах с фламандцами и французами. Говорили и об участии во всем этом доньи Аны де Мендоса, вдовы советника короля принца Эболи. Антонио Переса и принцессу Эболи задержали 28 июля 1579 г. Их обвинили в измене королю и в передаче государственных тайн фламандским мятежникам и другим лицам. Перес безуспешно пытался бежать 31 января 1585 г. Со второй попытки, 19 апреля 1590 г., ему это удалось. Он нашел убежище в Арагоне, где, опираясь на свой статус уроженца Арагонской Короны, воспользовался привилегией иммунитета от преследования (так называемая «привилегия декларации», т. е. «заявления о праве на защиту» — privilegio de manifestación); такой человек оказывался под защитой главного хустисии королевства Арагон[149]
, и любые действия иных властей против него становились невозможны вплоть до вынесения окончательного приговора по его делу. Тогда Филипп II решил передать это дело инквизиции — трибуналу, на действия которого не распространялись ни фуэро, ни прочие привилегии; достаточно было обвинить Переса в какой-нибудь ереси. Однако 24 мая 1591 г., когда инквизиторы попытались перевезти подследственного в свою тюрьму в Альхаферии[150], жители Сарагосы взбунтовались и вынудили власти вернуть Переса в тюрьму главного хустисии Арагона. Инквизиция вторично попыталась 24 сентября 1591 г. перевести Переса в свою тюрьму, но последовали новые народные волнения.Собранное еще летом войско ожидало лишь благоприятного момента, чтобы восстановить прерогативы монарха. 15 октября Филипп II наконец приказал этому войску войти в Арагон. Главный хустисия Арагона Хуан де Лануса объявил, что этот шаг является нарушением фуэро, и призвал все королевство сопротивляться вторжению. Однако его сторонники смогли собрать лишь 2 тыс. человек, плохо снаряженных, недисциплинированных и без всякого военного опыта. Другие составные части Арагонской Короны, Каталония и Валенсия, ничего не сделали, чтобы помочь арагонцам, войско которых рассеялось без боя. Королевская армия во главе с Алонсо де Варгас вошла в Сарагосу 12 ноября. Месяц спустя Лануса взошел на эшафот. В этой казни представители либеральной историографии XIX в. хотели видеть символ борьбы за арагонские вольности против тиранической монархии. Современные исследователи, напротив, доказывают, что события 1591 г. были восстанием привилегированных слоев (низшего дворянства и городской олигархии), ограниченным пределами столицы королевства, и что власти урегулировали проблему наименее болезненным образом — с помощью реформ, которые гарантировали сохранение фуэро, но одновременно позволили государю пользоваться своей абсолютной властью. Действительно, кортесы в Тарасоне (1592) не покончили с арагонскими фуэро; они ограничились тем, что отменили наиболее архаичные аспекты законодательства, такие как правило единогласия, которого требовалось достичь при голосовании в кортесах, чтобы издать или изменить какой-либо закон.
Волнения в Арагоне показали границы королевской власти. Власть Карла V и еще более Филиппа II впечатляет, однако привлекает внимание отсутствие внутренних связей в необъятном целом, состоявшем из разных государственных образований, в которых не видно признаков единства. Связующим звеном являлся монарх, которому помогали советы, организованные по территориальному принципу: Королевский совет (Совет по делам Кастилии), Советы по делам Индий, Арагона, Италии (он отделился от Совета по делам Арагона в 1555 г.), Фландрии, Португалии… Существовали и органы, общие для всех территорий, — Государственный совет, Военный совет, — но они занимались преимущественно военными вопросами и дипломатией. Большая политика, т. е. внешняя политика, оставалась исключительной прерогативой государя, а от подданных лишь требовалось, чтобы они участвовали в этом, платя налоги. Карл V, по крайней мере дважды, в 1520 и 1527 гг., пытался заинтересовать кастильские кортесы своей внешней политикой, но депутаты не дали себя убедить, и с этого времени монархи, похоже, никогда больше не пытались советоваться об этом, пока на излете столетия кортесы в Мадриде в конце концов не обеспокоились огромным налоговым бременем, которого потребовала война в Нидерландах[151]
.