Правительства, сменявшие друг друга в первые двадцать лет существования единого государства, в основном оставались верны этой идее вообще и ее либеристским предпосылкам в частности. Подписанные ими торговые договоры, важнейшим из которых был заключенный в 1873 г. договор с Францией, как и те соглашения, которые подписал еще Кавур, несли на себе отпечаток ярко выраженного либеризма. Но преемники этого государственного деятеля — лишенные фантазии душеприказчики — не сделали, как мы убедились, ничего или почти ничего для преодоления препятствий, мешавших в противоречивых условиях новой Италии свободному развитию инициативы мелкой буржуазии.
Со временем, в условиях продолжающейся стагнации, подобная перспектива длительного развития снизу уже не представлялась для Италии столь заманчивой. Стране необходимо было наверстывать упущенное время, решать неотложные проблемы, внимательно прислушаться к общественному мнению. Возник вопрос: неужели Италия не может избрать ту кратчайшую дорогу, которая позволила новой Германии всего через несколько лет после национального объединения превратиться в сильнейшую независимую державу, чьи товары покоряли мировые рынки и чья техника вызывала зависть всех конкурентов? Так вырисовывалась пока еще нечеткая перспектива прусского пути развития капитализма — экономической перестройки, руководимой сверху при определяющей роли государства, под знаком протекционизма и усиления престижа страны на международной арене.
Около 1874 г., когда готовился переход власти к «левой», в Италии начали обсуждать «экономический германизм», и группа экономистов, среди которых самой заметной фигурой был Луиджи Луццатти, основала новый журнал — «Джорнале деи экономиста»[371]
, где обосновывалась необходимость пересмотра традиционной либеристской направленности итальянской политической экономии. Однако их идеи не получили бы той популярности в среде интеллектуалов и, что куда важнее, в предпринимательской среде, если бы они не отталкивались от условий итальянской действительности. Государству — строителю железных дорог и арсеналов, отводилась роль катализатора экономического развития не только в теории — этот принцип претворялся в жизнь всеми правительствами, сменявшими друг друга в Италии и в самом кавуровском Пьемонте. Другим условием экономического развития прусского типа, вызывавшим заметные аналогии с тем, что происходило в Германии времен Бисмарка с ее юнкерами и либеральными промышленниками, был модус вивенди, которого, как мы убедились, могли достигнуть наиболее влиятельные социальные слои: промышленная и торговая буржуазия Севера и землевладельцы Юга. Благодаря этому единству правящие классы Италии могли относительно легко противостоять неизбежным потрясениям и вполне предсказуемой реакции народа, которую нередко вызывают экономические преобразования, проводимые форсированными темпами и управляемые сверху. На самом деле существовала обоюдная уверенность, что игра ведется честно: никто из двух партнеров не был заинтересован ловить рыбу в мутной воде и использовать друг против друга возмущение и протесты низов общества.Первые знаки нового экономического курса стали вырисовываться примерно в 1878 г., когда давление промышленников текстильной и машиностроительной отраслей Севера вынудило правительство впервые принять протекционистский таможенный тариф.