Суть подобного соглашения состояла прежде всего в обоюдных гарантиях, принятых подписавшими его державами, против возможного нападения со стороны Франции и во взаимных обещаниях поддерживать благожелательный нейтралитет в случае, если война против Франции будет начата Австрией, Италией или Германией. Таким образом, этот Союз являлся по сути своей оборонительным соглашением исключительно по отношению к Франции. По настоянию Италии в договор была включена статья, предусматривавшая, что соглашение ни в коем случае не должно быть направлено против Англии. В 1887 г., когда Союз был обновлен, в нем, кроме того, по требованию итальянского министра иностранных дел графа ди Робилана появилось дополнение о том, что Италия имеет право на компенсации, если статус-кво на Балканах будет изменен в пользу Австро-Венгрии. Это было единственным способом держать открытым вопрос об итальянских землях, до сих пор находившихся под австро-венгерским суверенитетом.
Однако, если оставить в стороне эти уз ко дипломатические аспекты, соглашение о Тройственном союзе имело также политический смысл и значение, особенно в области внутренней политики. Известно, что присоединение Италии к Союзу рассматривалось также в качестве добровольного проявления близости с бисмарковской Германией, с нацией, которая доказала всей Европе, что сохранение внутренней иерархии и внешняя политика, основанная на демонстрации силы и престижа, являются лучшими предпосылками для экономического и культурного развития страны. Как известно, особенно восприимчивыми к пониманию Тройственного союза в консервативном и иерархическом ключе оказались не только новый итальянский король Умберто I (Виктор Эммануил II скончался в 1878 г.) и его супруга, королева Маргарита, в жилах которой текла немецкая кровь, но также широкая группировка политиков и часть общественного мнения. Кроме того, по их мнению, Италия со вступлением в Союз вышла из-под опеки, перестала считаться державой второго сорта, частично вернув себе международный престиж, утраченный в ходе катастрофической войны 1866 г. Можно также сказать, что с этой позиции заключение Тройственного союза внесло существенный вклад в осознание и оформление националистических мотивов и тенденций, зревших в стране. Борьба между народами, учила модная философия позитивизма, столь же необходима для эволюции, как борьба за выживание.
Но национализм по определению всегда направлен против кого-то, и этим «кем-то» для большинства итальянцев был не кто иной как «вечный враг» Австро-Венгрия, до сих пор владевшая итальянскими городами Тренто и Триест. Однако Тройственный союз не давал надежд на разрешение этого вопроса, и, когда в 1882 г. Гульельмо Обердан, ирредентист из Триеста, был повешен австрийцами, правительство Италии, за несколько месяцев до того подписавшее договор о Тройственном союзе, оказалось в затруднительном положении и должно было противодействовать мощным студенческим манифестациям. Но если надежды расширить границы страны до Бреннера и Кварнаро приходилось лелеять с осторожностью, то существовали другие области, где Италия могла тешить свою вновь обретенную национальную спесь. Разве не могла итальянская нация, которая была средиземноморской, а значит — всегда стремилась к колонизации, включиться, к примеру, в процесс колониальной экспансии, в котором участвовали все остальные европейские державы? Идея средиземноморской цивилизаторской миссии Италии завоевала популярность прежде всего у «левой», ее высказывали даже некоторые первые социалисты, которые полагали, что колонии смогут принять часть тех эмигрантов, которые устремлялись тогда за океан, и предоставить землю для смелых экспериментов по внедрению сельскохозяйственной кооперации. Нельзя считать случайностью тот факт, что командующим первой военной экспедицией в Африке был назначен генерал Орест Баратьери, в прошлом гарибальдиец. Перспектива колониальной экспансии встречала сочувствие прежде всего в наиболее реакционных кругах, среди людей, проникнутых националистическим духом. Впрочем, итальянский колониализм — не важно, был ли он по своей природе демократическим или реакционным, начался ли он из гуманных побуждений или от бессмысленной дерзости, — заключал в себе с самого начала стигматы беспочвенности, или, как выразился В.И. Ленин, «империализма оборванцев». Это был, можно сказать, империализм для внутреннего пользования, изобретенный для нужд внутренней политики и призванный убедить итальянцев, что их страна также является великой державой, и окружить ореолом престижа государство, которое в другом случае было бы почти лишено его.