История итальянцев

Не такими были судьба и жребий Джозуэ Кардуччи, всеми признанного и провозглашенного еще при жизни князем среди поэтов новой Италии, или, как говорил он сам, «пророком Италии самой прекрасной поры». Его слава была увенчана Нобелевской премией, присужденной в 1906 г. Это и понятно: эволюция настроений и поэзии Кардуччи очень точно отражала вкусы буржуазного общественного мнения Италии в период между окончанием Рисорджименто и первыми проявлениями национализма. Республиканец и якобинец в молодости, прославлявший Французскую революцию в цикле сонетов «Ç

Если, как мы убедились, панорама литературной жизни Италии 1880-х годов была достаточно пестрой, то этого нельзя сказать о спектре философских течений. Господствовала переживавшая расцвет философия позитивизма. В то время как писатели-веристы посвящали свои романы проституткам и наследственным болезням, социологи измеряли черепа, чтобы доказать предрасположенность к преступной деятельности. Один из них, Ничефоро[375], обнаружил, что различие между Севером и Югом происходит от разного строения мозга у жителей этих регионов. В свою очередь философы писали о «естественном отборе» и борьбе за выживание, политики теоретизировали насчет роли различных элит и политического класса, а литературная критика Де Санктиса уступила место научной филологии. «Наука» и «прогресс» — таковы были наиболее популярные слова той эпохи, и симпатии интеллектуалов склонялись в сторону тех стран, которые с точки зрения новых идей казались им показательными и образцовыми. В библиотеках и кабинетах итальянских ученых преобладали немецкие книги, интеллектуальное воздействие германского мира успешно спорило с традиционным влиянием французской культуры. На идейном поприще, так же как в политике и экономике, настал час Германии.

Единственным островком решительного сопротивления развивавшемуся наступлению позитивизма оставалась группа гегельянцев в Неаполе — последних представителей исторического идеализма, которые оставили особый отпечаток в культуре эпохи Рисорджименто. Они были одинокими осколками этой эпохи, однако именно в кружке сформировался единственный оригинальный мыслитель, которым могла гордиться Италия второй половины XIX в., — Антонио Лабриола.

Ученик Бертрандо Спавенты[376], наиболее авторитетный представитель неаполитанского неогегельянства, Антонио Лабриола впоследствии испытал влияние философии Гербарта[377], чтобы прийти уже в зрелом возрасте к открытию марксизма, теорию которого он излагал в серии очерков, увидевших свет в 1895–1900 гг. «Открытие», возможно, является неверным словом: в 1880-х годах имя Карла Маркса уже получило известность в Италии, были уже переведены некоторые его труды. Карло Кафьеро, являвшийся соратником М.А. Бакунина в период Первого Интернационала, издавший конспект «Капитала» и печатавший в Лоди социалистическую газету «Ла плебе» уже многое сделал для распространения в Италии знаний о теории Маркса. Однако восприятие марксизма проходило в стране в рамках господствующих идей позитивизма, и вследствие этого наиболее популярным мнением относительно марксизма стало его определение как некоего «социального дарвинизма» и «экономического детерминизма», нечто вроде календаря, в котором с научно-позитивистской точностью указывались этапы упадка капитализма вплоть до его неизбежной смены социализмом. В целом эта версия и эта позитивистская вульгаризация марксизма не были исключительно итальянским феноменом. Такое видение существовало во всей Европе в период Второго Интернационала, его развивали такие теоретики, как Карл Каутский, Поль Лафарг, Г.В. Плеханов.

Антонио Лабриола был единственным из этих теоретиков марксизма — если можно применить к нему определение, которое ему самому не нравилось, — кто дал историческому материализму объяснение, прямо противоположное господствующему. По мнению этого мыслителя, марксизм не был цельной и всеобъемлющей философской системой, но представлял собой историческую идеологию, «практическую философию», квинтэссенцию политического и интеллектуального опыта, накопленного определенным субъектом истории — промышленным пролетариатом — в ходе освободительной борьбы, так что истина марксизма заканчивается там, где кончается этот исторический опыт. Материалистическая концепция истории мыслится, таким образом, как система, открытая новым веяниям и способная к развитию, — именно поэтому Лабриола, в отличие от своего младшего друга Бенедетто Кроче[378], сохранял незыблемыми свои социалистические убеждения перед лицом волны ревизионизма, возглавляемой Эдуардом Бернштейном[379] и Жоржем Сорелем[380], в конце XIX в. Тот факт, что социальная эволюция пошла не по тому пути, который предусматривали марксисты позитивистского толка, да и сам Карл Маркс, доказывал лишь ошибочность их теоретических схем, но не бесполезность самой борьбы пролетариата: он продолжал сражаться и думать, накапливать новый опыт, создавать социализм, а не ожидать его.

Эта концепция марксизма как «практической философии» привела к тому, что Лабриола чувствовал себя морально обязанным участвовать в политической борьбе. Он внес свой активный и разумный вклад в организацию зарождавшегося рабочего и социалистического движения в Италии. Впрочем, об этом будет сказано в свое время. Здесь мы ограничиваемся лишь тем, что обращаем внимание читателя на новизну и оригинальность данного Лабриолой определения марксизма, и показываем, что именно из-за этой оригинальности у него не было сторонников и последователей.