История итальянцев

9. Кризис конца века

Франческо Криспи

В июле 1887 г., того самого года, когда вступил в действие новый закон о таможенных пошлинах, был возобновлен Тройственный союз и случилось несчастье в Догали: умер Агостино Депретис, в течение десятилетия считавшийся верховным арбитром итальянской политической жизни. После его смерти председателем Совета министров стал Франческо Криспи. Республиканец и сторонник Мадзини во времена Рисорджименто, правая рука Гарибальди на Сицилии, требовавший в своих первых выступлениях в парламенте всеобщего избирательного права и ликвидации назначаемого королем сената, Криспи воспринял от радикальной демократии XIX в. главным образом словесный экстремизм, а не ее суть. Он остался темпераментным и страстным тогда, когда после своего ralliement[381] к монархии все более проникался новым умонастроениями, превалировавшими в политической верхушке и итальянском обществе, причем отдавался своим новым убеждениям целиком и полностью и с такой же страстью, как и убеждениям далекой молодости. Прогерманские настроения, царившие в Италии в 1880-х годах, определенные колониальные устремления, но довольно слабо выраженные, отсутствие всяких предрассудков и дух предпринимательства новых капитанов промышленности, традиционная ненависть сицилийских землевладельцев к восставшим крестьянам, словом, существовали все необходимые элементы для возникновения аграрно-промышленного блока, и все они ярчайшим образом проявились в самом Криспи, иногда доходя по форме до пароксизма. Вполне закономерно, что фашизм нашел в нем своего предшественника.

Приход к власти Криспи сразу же отразился на новом политическом курсе Италии, придав ему необыкновенно бурный ритм. В течение двух лет страна отказалась от торгового соглашения с Францией, потребовавшей пересмотра таможенных тарифов 1887 г., и заключила военную конвенцию с Германией, переговоры о которой с Бисмарком вел лично Криспи (он получил и портфель министра иностранных дел); возобновила колониальную авантюру в Африке, сопровождавшуюся захватом Асмары и провозглашением Эритреи итальянской колонией, и, наконец, возникла угроза войны с Францией. Говоря по правде, эта угроза существовала больше в разгоряченной фантазии Криспи, чем в действительности: английские корабли, пришедшие в Генуэзский залив, где, как он утверждал, крейсировал французский флот, готовый к нападению на итальянские берега, никого там не обнаружили. Но, как бы там ни было, напряженность в итало-французских отношениях значительно усилилась: столкновение национализма в духе Криспи и волнЫ буланжизма[382] во Франции заставило Европу пережить несколько неприятных моментов.

Во внутренней политике итальянский премьер-министр также стремился утвердить свой престиж, поддерживая через аббата Тости переговоры со Святым престолом (тогда папой был Лев XIII) в целях достижения возможного примирения. Провал этой попытки заставил Криспи вернуться к своему старому антиклерикализму, и именно он способствовал возведению памятника Джордано Бруно в Риме на Кампо деи Фьори, на том самом месте, где Джордано был сожжен на костре. Если оставить в стороне упомянутые перемены во взглядах Криспи, проводимая им линия во внутренней политике, была направлена в основном на усиление исполнительной власти в ущерб законодательной и на укрепление авторитаризма, скрытого под маской эффективности работы и отсутствия каких-либо предрассудков. Должности мэра и председателя администрации провинции стали выборными, но, чтобы уменьшить риск децентрализации появился такой орган власти, как провинциальная административная джунта, своего рода longa manus[383] префектов в местном управлении. Государственная машина была усовершенствована путем создания комиссий по разрешению конфликтов, но в то же время был принят новый закон об общественной безопасности, значительно расширявший и без того немалые властные полномочия полиции; парламент стал работать активнее из-за того, что Криспи сумел снизить его роль, усилив значение правительства, а в самом правительстве — его президиума. Декретом 1887 г. были расширены права последнего, а когда во главе его стоял человек, подобный Криспи, сосредоточивший в своих руках портфели министров иностранных и внутренних дел, роль председателя Совета министров приближалась по своей важности к роли германского канцлера — того самого Бисмарка, чьим рьяным почитателем являлся Криспи.