Некоторые гуманисты считали своим «гражданским» долгом организацию заговоров. Так, в 1453 г. Стефано Поркари был приговорен к смерти на эшафоте за участие в заговоре против папы Николая V, бывшего, между прочим, ценителем и покровителем studia humanitatis
. Поплатился жизнью и миланец Кола Монтано, ставший вдохновителем заговора, жертвой которого пал в 1476 г. герцог Галеаццо Мария Сфорца. В заговорщической деятельности против папы были также заподозрены (и не без основания) выдающийся гуманист, основатель Римской академии Помпонио Лето[156] и назначенный папой Сикстом IV на пост префекта Ватиканской библиотеки Бартоломео Сакки (по прозвищу Платина). Разумеется, не все гуманисты разделяли республиканские убеждения флорентийских канцлеров или же тираноборческий пыл заговорщиков. Некоторые из них, как, например, уроженец Виченцы Антонио Лоски, находились на службе у синьоров и в противовес апологетам «флорентийской свободы» выступали за принципат. Однако все или почти все гуманисты принимали активное участие в политической жизни своего города, накапливали «гражданский» опыт и размышляли о происходящих событиях. А потому представляется совершенно правомерным вопрос, не могла ли гражданская идея отдельных гуманистов (как это произошло в эпоху Просвещения) стать основой общей политической программы интеллектуалов и претвориться в конкретные действия по обновлению общества. Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить, существовали ли подобные прецеденты в европейском обществе XIV–XV вв. Ответ дает нам сама история. Два величайших реформатора эпохи великих соборов[157] и борьбы за реформу Церкви — англичанин Джон Уиклиф (Виклиф) и чех Ян Гус принадлежали к числу мыслителей и преподавали в университетах. Однако это не помешало им и их сторонникам стать политическими деятелями и возглавить крупные общественные движения. Будучи глубоко верующими людьми, они утверждали, что если общество действительно управляется по законам Божьим, то оно должно быть избавлено от злоупотреблений и всесилия грандов, разврата епископов и прелатов, страданий бедноты. Они были твердо убеждены в том, что для осуществления предлагаемой ими «реформы» необходимо призвать к священной борьбе всех верующих, поскольку именно в этом и заключается заповедь Божья. Как известно, в мире, где в основе общественной жизни лежала религия, а люди мыслили главным образом религиозными категориями, это был единственно возможный путь изменить существующие институты и порядки. Преобразование общества могло состояться исключительно на основе реформирования религии и Церкви, а восстания бедноты — в результате подъема и революции верующих. Именно по такому пути пошел Мартин Лютер (1483–1546), а в XVII в. — английские пуритане.Между тем гуманисты едва ли могли действовать таким же образом. И не только из-за несхожести итальянского, чешского (богемского) или английского общества. Уже само общественное положение Джона Уиклифа и Яна Гуса существенно отличалось оттого, какое занимали гуманисты в Италии. Иными были и их мировоззрение и культура. Как известно, они выработали принципиально новую, свободную от предрассудков и поклонения идолам модель культуры, накопив тем самым огромный мировоззренческий опыт. Это, в свою очередь, привело их к пониманию политики как монополии писателей и ученых. Отношения между правителями и подданными, по мнению гуманистов, должны напоминать отношения учителя и ученика. Идеальной, с их точки зрения, была республика Платона, где государями и магистратами становились философы. Конечно, правитель мог оказаться недостойным или стать тираном, и тогда Брут имел полное право убить его. Однако совершить это мог только римский патриций, человек, равный Цезарю по образованию и знатности.
Ничто не отталкивало гуманистов больше, чем религиозноунитарное восприятие мира. Они осуждали как лицемерие святош и развращенность служителей Церкви, так и невоздержанность и фанатизм еретиков. И если присутствовавший на казни Иеронима Пражского[158]
в Констанце Поджо Браччолини восхищался мужеством этого «второго Катона» и осуждал его преследователей, то Энеа Сильвио Пикколомини[159], говоря о Яне Гусе и его сторонниках, называл их идеи и поступки «безумием». Возможно, именно в этом кроется in nuce[160] объяснение как негативного отношения некоторых гуманистов к Джироламо Савонароле (1452–1498) и его попытке реформировать религиозную и гражданскую жизнь Флоренции, так и осуждение Эразмом Роттердамским лютеранского движения.