История итальянцев

Еще из школьных учебников известно, что при правлении Лоренцо Великолепного Флоренция находилась в центре системы политического равновесия итальянских государств и была хранительницей мира и «свобод». Несмотря на то, что над ней неоднократно сгущались тучи (в 1478 г., когда после провала заговора Пацци врагом Флоренции стал сам папа, поддерживаемый Арагонской династией Неаполя, и в 1482 г., во время войны между Венецией и Феррарой), Лоренцо удалось избежать повторения крупных военных конфликтов наподобие тех, которые происходили на Апеннинском полуострове в первой половине XV в.

Как уже отмечалось, политическая гегемония Флоренции явилась следствием ее интеллектуального первенства, что, однако, еще не означало абсолютного превосходства в этой области. Как и в предыдущие столетия, история искусства и общественно-политической мысли Италии во второй половине XV в. отличалась многообразием форм и выражений. Живопись творившего главным образом в Мантуе Андреа Мантеньи значительно интереснее причудливых росписей капеллы Палаццо Медичи кисти Беноццо Гоццоли, а в чем-то (если позволено подобное сравнение) и знаменитого Сандро Боттичелли с его слегка вычурным изяществом.

Конечно, провинциальный поэт, уроженец Эмилии Маттео Мария Боярдо, граф Скандиано (1441–1494), развлекавший двор д’Эсте в Ферраре поэмой о жизни «Влюбленный Роланд», не обладал блеском и изяществом Анджело Полициано[168], главного украшения двора Медичи. Между тем его произведения намного естественнее и правдивее лицемерных пасторалей, которыми зачитывался Лоренцо Великолепный. Наконец, аристотелизм и аверроизм падуанской школы, оказавшие огромное влияние на творчество Пико делла Мирандолы[169], а в конце века — и на дерзкую философию Помпонацци, вовсе не уступали по фундаментальности учения флорентийскому неоплатонизму. В каждом из итальянских городов работали талантливые мастера, были открыты блестящие университеты и прославленные академии — в Милане, где правили Сфорца, останавливался и работал Леонардо да Винчи; а также при дворах д’Эсте в Ферраре, Монтефельтро в Урбино, Арагонской династии в Неаполе. Однако только во Флоренции искусство и общественнополитическая мысль достигли в своем развитии такой полноты и концентрации. А потому флорентийцы по праву гордились успехами и преемственностью культуры родного города.

«Какой еще город, — писал Салютати в инвективе против Антонио Лоски, — не только в Италии, но и во всем мире обладает столь же неприступным кольцом крепостных стен, столь же надменными дворцами, нарядными храмами, изящными зданиями <…> где еще вы встретите подобное разнообразие товаров, живость и смекалку торговцев? Где творили знаменитые люди… Данте, Петрарка, Боккаччо?»

Любовь к словесности граничит в этих строках с патриотизмом и гордостью флорентийцев за свой город. Именно эти чувства, нашедшие свое отражение, в частности, на страницах «Восхваления города Флоренции» Леонардо Бруни, и придали флорентийской культуре поистине широчайший размах, способствуя ее дальнейшему развитию.

На протяжении XV в. в различных итальянских городах существовала настоящая диаспора флорентийских мастеров. Как уже отмечалось, они участвовали в росписи Сикстинской капеллы. Что касается архитектуры, то математик конца столетия Лука Пачоли утверждал, что любой, кто задумает построить здание, должен обратиться к опыту Флоренции. Кроме того, родом из города лилии были Росселлино[170], архитектор Палаццо Венеция и Пиенцы, Джулиано да Майано, построивший для правителей Арагонской династии Неаполя Капуанские ворота и храм в Лорето, а также Филарете, автор величественного здания Оспедале Маджоре в Милане. Между тем Флоренция удерживала пальму первенства не только и несколько в искусстве, сколько в языке и литературе. Тот факт, что флорентийские гуманисты (особенно Леон Баттиста Альберти) использовали в своих трактатах как латынь, так и вольгаре, придал последнему ту четкость, логику и связность, благодаря которым именно ему, в отличие от любого другого итальянского диалекта, было суждено стать литературным языком итальянского интеллектуального койне. Таким образом, предпосылки провозглашенной теоретиками языка в начале XVI в. победы флорентийского наречия выявились еще на протяжении XV в.