История из жизни одного театра

Сказать, что на этом разговор двух друзей закончился, означало бы солгать. Но я, как рассказчик, позволю себе переместиться во времени и пространстве и перенести тебя, дорогой читатель, в уже знакомый тебе репетиционный зал, в котором мы застанем московского режиссера и Алену Игоревну, которых досадные помехи, вырастающие перед ними, сделали союзниками. А разговоры об этих досадных помехах, сделали ещё и единомышленниками. Оба они мечтали занять значимое место в искусстве, оба вынашивали грандиозные планы и оба скептически относились к тому, что происходило в драматическом театре города Лужска, руководство которого не хотело оценить их потенциала.

– Вы знаете, Алена, – с несколько преувеличенным недоумением, произнес Валерий Владимирович. – Я успел увидеть только часть репетиции, но это, скажу вам откровенно, – мало похоже на Шекспира. Вы видели Двенадцатую ночь в постановке театра Глобус? Непременно посмотрите, она есть в интернете. Вы хорошо понимаете по английски?

Конечно же, молодой девушке был приятна, и эта манера московского режиссера говорить с ней, как с равной, и тема которую он предложил для обсуждения, и это скептическое отношение к спектаклю, в который она в свое время очень просилась, а её не взяли даже на роль без слов. Но мысли Алены были далеки, и от театра Глобус, и от Шекспира. Она все крутила в голове ту безобразную сцену, которую устроили во время репетиции два неразлучных, казалось бы, друга: Антон и Руслан.

– Да, конечно. – ответила она, сопроводив свое согласие энергичным кивком.

– А эта драка… – продолжал режиссер. – Да дело даже не в ней, но с какой стати, актеры позволяют себе спорить, о том, каким должен быть спектакль? Это не их дело! У них одна задача – выполнять установки режиссера. Я так считаю. Вы со мной согласны?

И Валерий Владимирович испытующе посмотрел на молодую девушку. Надо добавить, что он не ждал от неё, ни согласия, ни возражений. Он лишь хотел понять, произвела ли на неё впечатление, его, не зависящая от личных симпатий и антипатий, позиция, его беспристрастность и пронизанная любовью к своему ремеслу точная оценка ситуации. Он хотел, чтобы она оценила, тот факт что ему не интересны разговоры о ссоре двух друзей, которые не постеснялись подраться на глазах у художественного руководителя, не важна чья-то победа в этом поединке, что ему абсолютно плевать, как накажут их за этот, прямо скажем, вопиющий проступок. А важна ему только судьба театра. И не этого забытого всеми греческими музами театра, но театра вообще.

– Я, знаете ли, – продолжал Валерий Владимирович. – Готов многое простить актерам на репетиции: и ошибки, и наигрыш, и споры даже …

Тут режиссер задумался, а не далеко ли он зашел в своем великодушии, но сумел поправиться.

– Только две вещи я не приемлю: равнодушие и непрофессионализм. А попытки заниматься альтернативной режиссурой, наплевав на режиссерский замысел – это одно из самых ярких проявлений этого самого непрофессионализма. Что это вообще за манера? В зале главный режиссер, режиссер – постановщик спектакля, а они решают, да еще и при помощи кулаков, как они должны играть.

Алена Игоревна продолжала кивать головой. Тут стоило бы объяснить, что сколько бы она не высмеивала рутину, замшелость и провинциализм театра, в котором работала, но сама она была плоть от плоти этого театра и её, как и всех остальных , и интересовало и причины ссоры Антона и Руслана и возможные этой ссоры последствия. Поэтому она пропустила бОльшую часть рассуждений столичного режиссера. В которой он сравнивал актеров сначала с пластилином а потом и с послушными марионетками, сетовал на их аморфность и зависимость от режиссерских идей, и ругал за их попытки играть так, как им взбредет в голову. Уподоблял актеров безвольным куклам, и в то же время отмечал в них склонность к анархизму с их вечным желанием импровизировать. Он вообще считал уровень русского современного актера крайне низким, о чем и поспешил сообщить своей собеседнице. И если бы Алена его слушала, то возможно даже и обиделась бы, но она была мыслями в другом месте. Дело в том, что несмотря на угрюмость одного, и чрезмерное жизнелюбие и ветреность другого, Антон с Русланом были ей и ближе и понятнее чем большинство актеров театра. И ей было бы жаль, если бы их уволили, как полагали некоторые.

Под некоторыми, Алена Игоревна подразумевала, конечно, заведующего труппой, который не скрывая энтузиазма, призывал Генриха Робертовича к принятию самых решительных мер.

– Немыслимая выходка! – кричал Иван Яковлевич в кабинете главного режиссера тем же вечером. – Обоих наказать вплоть до увольнения, иначе завтра актеры пойдут стенка на стенку. Вы только послушайте, что происходит: Киреева запустила в гримершу щипцами для завивки, Николай Андреевич играл последний спектакль в невменяемом состоянии, Тихомиров ставит перед фактом, что уезжает сниматься… – он развел руками пытаясь показать размеры надвигающейся катастрофы. – Я считаю, что надо принимать самые решительные меры.