После дождей можно было только сидеть дома, прясть, стирать бельё или шить. Дарья принялась вязать. Настасья Ивановна, некоторое время молча наблюдавшая за ней, сама считавшая себя не последней мастерицей, видела её неловкость, но подсказать боялась, чтобы не обидеть Дарью. Как-то вечером заглянул Иван Кобыло, прошёл к плите и спросил:
— Что тут у вас дымит?
— Да не дымит, — сказала Настасья Ивановна.
— Нет, дымит, — утверждал он, оглядывая плиту и, находя щели, через которые просачивался дым, с укоризной показал пальцем. — Вот!
После этого он посидел ещё некоторое время молча, затем сообщил, что собирался после сбора урожая на полях уехать к родителям в Саратовскую область, в своё родное село Липки, которое снилось по ночам, и куда, не выдержав испытания, уехали мать с отцом. В пятнадцатом году Кобыло забрали в армию, отправили воевать на фронт с немцами, где он прилежно исполнял обязанности подносчика снарядов: однажды их обстреляли, его контузило, и он в тот момент страшно разозлился на немцев, пожелав воевать до победы, но начались события в Петрограде, и ему посоветовали уехать домой, что он и сделал. Он любил читать, сочинять сказки, но порой ему начинало казаться, что он может писать стихи. Преисполненный огромного желания, Кобыло усаживался за стол, специально купленный у одного купца в Шербакуле, и начинал измышлять великие слова. Но почему-то великие слова где-то задерживались. Всё больше в голове возникали мысли, слишком далёкие от поэзии, чтобы заносить их на бумагу. И тогда Иван Кобыло принимался мечтать, что являлось, пожалуй, самым любимым его занятием. Он думал о Боге, о дьяволе, мысленно беседовал с ними, настолько явно представляя их, что впоследствии был убеждён, что к нему приходили они оба. Но любил он размышлять и о женщинах. В его воображении женщины смеялись, дразнили, любили, обманывали его. Он с нежной ласковостью мечтал о них, но мысли о женитьбе прятал как можно дальше. В книгах часто Кобыло читал о непревзойдённом коварстве женщин, тщился понять, наяву увидеть это самое знаменитое коварство, но как-то не находил, и почёл мысль о коварстве выдуманной праздными людьми.